– Я знал, что тебе понравится! Но оставь капельку и другим! – Вильгельм выхватил фляжку и ринулся вперед, волоча за собой Никсу в отведенную для него раздевальную.
Впрочем, в этой же раздевальной теснились еще несколько человек. Трое оказались в таких же масках, как у Никсы, и исподтишка рассматривали друг друга. Никса сначала встревожился, решив, что узнан, однако вскоре заметил, что господа разглядывают не лица друг друга, а то, что находилось между их ногами и было довольно плотно обтянуто тонким шерстяным трико до колен. Разглядывали они также друг у друга мышцы рук, которые были открыты, потому что верхняя часть купального костюма была лишена рукавов и имела прорезанные проймы. У одного мужчины из-под мышек торчали целые кусты густых черных волос, грудь тоже вся заросла, и в своей черной маске, с волосатыми руками и ногами он напоминал обезьяну.
Никсе вдруг стало очень весело, как не было никогда в жизни. От души отлегло, особенно когда он посмотрел на себя в зеркало. У отразившегося там юноши в черной маске и черном купальном трико был отнюдь не изнеженный вид: плечи у него оказались довольно широкие, сложение пропорциональное, ноги стройные, руки сильные, а то, чем так интересовались соседи по раздевальной комнате, являло собой весьма выпуклую картину, причем на глазах увеличивалось в размерах.
Никса сначала смутился, а потом досадливо мотнул головой: а чего ему стыдиться? Да, он возбужден этой странной, непривычной обстановкой, возбужден настолько, что не хотел замечать ее непристойности, напротив – именно эта непристойность возбуждала и манила его, и он был рад, что сейчас не предается никаким ненужным воспоминаниям, которые раньше делали его слабым. Среди других мужчин, сейчас забывших о своих званиях, титулах, обязанностях и помнивших лишь о том, что они самцы, жаждущие женской плоти, он, словно по волшебству, стал таким же, как они. Возможно, ратафья опьянила его? Раньше воздерживаясь от спиртного, позволяя себе лишь пригубливать подаваемые за обедами вина, Никса впервые обрадовался блаженному туману в голове. Ни с чем не сравнимое чувство свободы наполнило его тело. За дверью раздался пронзительный крик принца Оранского:
– Dames arriveerden, zijn de dames te wachten voor mannen![12]
Никса вскочил и ринулся к двери, опередив даже «обезьяна», как он уже мысленно называл волосатого господина. Он выбежал в общую залу и замер, ошеломленный увиденным. В кабинете отца хранился большой альбом эротических картинок – гравюр и рисунков, которые начал собирать еще император Николай Павлович, дед Никсы, а отец постоянно пополнял коллекцию, делая специальные заказы букинистам. Этот альбом Никсе однажды тайком показал Хренов – как потом сообразил Никса, с согласия императора, решившего таким образом начать плотское образование сыновей. Никсе тогда было двенадцать лет, с тех пор он всегда страстно хотел снова и снова перелистать альбом, но не решался войти в кабинет отца без Хренова, а попросить стеснялся. Впрочем, благодаря своей отличной памяти самые интересные картины он запомнил, а потому определил, что ничего подобного среди них и в помине не было, несмотря на всю их пряную остроту!
