Александр Николаевич снова повернулся к девушке и взял из ее дрожащих рук шелковые незабудки.
– Благодарю вас, дитя мое, – ласково промолвил он. – Будь вы моей дочерью, я бы вам тоже все прощал.
Он улыбнулся девушке и оглянулся, отыскивая Марию Александровну. Ему не терпелось сообщить ей радостную весть: он только что нашел жену для Никсы.
– Ваши высочества, мы рискуем опоздать, – сказал князь Мещерский со своей обычной полуулыбкой, которую находили интригующей, отталкивающей, а Никса и Саша – очень веселой и привлекательной, так же как и манеру Мещерского говорить – насмешливо балансируя на тончайшей грани между любезностью и фамильярностью. Но в его манерах не было лицемерия и заискивания, над которыми Никса втайне посмеивался, а Саша – на дух не выносил. – Вам-то что… Вам все дозволено! А на мою несчастную голову обрушатся громы и молнии. Вдруг ее величество пожелает спросить ваших высочеств о вашем драгоценном самочувствии, а спросить будет некого!
Владимир Петрович Мещерский, которого часто называли просто Вовó, был немногим старше Никсы. Молодой князь, получивший камер-юнкерское звание, оказался в числе людей, принятых наследником и его братом. Он окончил курс в училище правоведения, после был полицейским стряпчим и уездным судьей в Санкт-Петербурге, а ныне состоял чиновником особых поручений при министре внутренних дел, и эти особые поручения иногда состояли в том, чтобы развлекать беседами великих князей. Он был чрезвычайно привлекателен, представителен и необычайно хороший рассказчик – особенно ему удавались презабавные истории из его сыскного прошлого. Считалось, что из него может выйти блестящий журналист.
– Матушка пожелает узнать о нашем самочувствии? – усмехнулся Никса. – Разве вы не знаете, Вово, как матушка слушает такие рассказы? Если ей говоришь, что ты совершенно здоров, она радостно улыбается и восклицает: «Как славно, что у тебя все так хорошо, дитя мое!» Если ей говоришь, что у тебя жар, ломит спину, ноги отнимаются и жизнь не мила, она… она радостно улыбается и восклицает: «Как славно, что у тебя все так хорошо, дитя мое!»
Саша расхохотался:
– Лучше никогда не жаловаться, это правда!
Мещерский мельком взглянул на здоровяка Сашу, потом на изящного, хотя и ссутулившегося Никсу и опустил голову. Он восхищался этим красивым, грустным юношей… особенно восхищался потому, что вообще предпочитал юношей девушкам, но это не мешало ему отчетливо понимать свое место и никогда не протягивать руки к тому, что было для него невозможно, недосягаемо, да и ни к чему. Вово преклонялся перед Никсой, наблюдал за ним пристально и диву давался, почему окружающие не бьют тревогу по поводу состояния здоровья наследника престола, который чахнет на глазах и только невероятными, стоическими усилиями притворяется этаким живчиком, которому все нипочем. Желание оберечь близких, а прежде всего мать, от волнения по поводу своей персоны стало у него просто манией. Но хороша же мать, которая не видит, а вернее, не хочет видеть, что с ее сыном неладно!
