— Кого ты там привез? Отборных «сарматов»?
— Наши не годятся, — честно признался Волох и добавил без всякой связи: — Меня, вообще-то, Андреем звать.
— Я помню. — Хижняк кивнул. — Только, Андрюха Волох, давай сразу договоримся: с этой минуты и до того, как мы все закончим, никаких имен, фамилий, других паспортных данных.
— Это лишняя конспирация, — серьезно ответил Волох. — Меня можешь называть как хочешь. Личные дела мужиков, которые в автобусе, мне тоже известны, друг с другом они уже перезнакомились. Если ты не хочешь, чтобы люди знали что-то о тебе, — твое право. Как ты скажешь, так они и будут тебя называть. Лады?
— Пускай, — подумав, согласился Хижняк. — Разберемся. Тогда давай про другое договоримся, Андрюха Волох. Хоть ты глаза и уши своего шефа, пока мы работаем вместе, слушать только меня. И ты, браток, мои приказы, слова и мнения со своим начальством по телефону не обсуждаешь. То есть, — тут же исправился он, — обсуждать ты можешь все, что хочешь, но выполнять придется только мои распоряжения. Твое начальство на меня, — он ткнул себя пальцем в грудь, — никакого влияния не имеет. И даже обеспечивает мне, — Виктор снова поправился, — нам условия для нормальной работы.
— Это как раз на мази, — сказал Волох. — Деньги есть, оружие — тоже. Два джипа ждут на стоянке в Бахчисарае. База под Новошахтерском для нас готова, с мэром и людьми из Донецка ее никак не связать. По поводу темы, которую ты закинул, — в городе уже все делается.
— Как там вообще обстановка?
— Кондратовские пощипывают город. Осадное положение, самое натуральное.
— Ну а мы — кипящая смола, которую надо лить на бошки осаждающих, — подытожил Хижняк. — Ладно, выгружай бойцов, посмотрим, с кем придется работать.
Повернувшись к «газели», Волох махнул рукой. Двери отодвинулись, из недр микроавтобуса по одному выбрались четверо с рюкзаками — кто держал свой в руке за шлейку, кто повесил на плечо.
Воцарилось молчание. Волох сделал шаг в сторону, как бы оставляя Виктора один на один с теми, кому предстояло стать его командой по воле случая и выбору Максима Неверова.
Четыре пары глаз смотрели на Хижняка изучающе.
Никто из четверки не произнес ни слова.
Он, в свою очередь, тоже внимательно смотрел на прибывших. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: все они совсем недавно сидели на лагерных койках и жили по внутреннему распорядку. Дело было даже не в их коротких тюремных стрижках. Виктор никогда не мог объяснить никому, и в первую очередь себе, как ему удается в толпе обычных, на первый взгляд, мужчин и женщин безошибочно определить сидельца, давнишнего, недавнего, даже потенциального. Впрочем, на типичного уголовника из четверых походил только один, мужчина лет тридцати пяти, крайний слева, напоминавший городскую крысу, только, в отличие от нее, худой и жилистый. Рядом с ним стоял настоящий гигант неопределенного возраста с большими руками, чем-то напоминавший доброго дровосека, каким его показывали или рисовали в сборниках детских сказок. Чуть отойдя от него, переминаясь с ноги на ногу, стоял самый молодой из четверых, не старше двадцати пяти лет парень с перебитым носом, и эта примета делала его похожим на боксера, выступающего в среднем весе. Наконец, четвертый выглядел как самый обычный мужчина среднего роста и среднего возраста, без особых примет.
