— Я турок. Из Турции. Из Стамбула.
Человек почесал бороду. Взгляд его стал пристальным.
— Значит, турок. И что ты здесь делаешь?
— Учусь. В университете.
— Значит, как эти косоглазые китайцы с тех дач?
— Да.
— И ты тоже живешь вместе с ними на дачах?
— Нет. У знакомых.
В это время к нам подошла Маруся.
Мужик, все так же пристально глядя на меня, спросил:
— Так, значит, вам Петя каждое утро приносит молоко?
Разговор начал казаться мне странным.
— Да. Ну и что?
— Ну и что? Как это — ну и что? Мало того, что вы ели русский хлеб, пили русское молоко? Что вам тут нужно? Заладили, мол, мировая революция, а сами нам на хребет сели! Русским самим русского хлеба, русского молока не хватает.
Маруся вскинулась:
— Ах ты, свинья, кулак поганый!
Между Марусей и мужиком началась перепалка.
— Мы изведем таких, как вы, паразитов-кулаков под корень!
Мужик сыпет бранью. Маруся ему не уступает. Подошли Керим с Аннушкой. Как грибы из-под земли, вокруг нас откуда-то появились деревенские мужики, бабы и ребятишки. Кто-то за Марусю, кто-то за кулака. Одна женщина, приятная на вид женщина, оказалась Петиной матерью.
— Петя болен, — сказала она. И повернулась к мужику: — Как тебе не стыдно, Иван Петрович? Тебе завидно, что мы молоко продаем. У нас одна коровенка. А у тебя — три. И все тебе мало. — Повернувшись к нам, она добавила: — Петя болен, а я забегалась и молока вам не принесла.
Аннушка сказала:
— Мы начали беспокоиться за Петю. Пока мальчик не поправится, я сама буду приходить за молоком.
Петю мы так и не повидали — просто забыли из-за всего произошедшего. Дарья Михайловна вынесла нам молоко. Когда мы возвращались на дачу, Керим, выбрав момент, спросил по-турецки:
— Ты говорил своей, что мы скоро уезжаем?
— С какой стати! А ты своей?
— Нет.
Когда мы подходили к даче, я сказал:
— Аннушка, давай завтра утром отнесем Пете клубники.
— Давай.
Той ночью мы разожгли костер в лесу, на поляне. Такой красоты, когда в русском лесу зажигают костер и садятся вокруг него, рассеянно глядя на языки пламени, которые лижут сосновые дрова, не найти, думаю, больше ни в одной другой стране, ни в каком другом лесу. Слово «красота» здесь даже не очень подходит, лучше я употреблю очень нескладное слово, к тому же я произнесу его по-русски: «романтика». Так вот, такой романтики не найти, думаю, больше ни в одной стране. Аннушкина рука — в моей руке. Маруся положила голову Кериму на колени. На лицах у каждого из нас — красные отблески пламени. Вокруг — сосны и березы, сливающиеся с ночью.
