Фраза насчет куратора возникла независимо от его воли. Иван застыл, уставившись в белый кафель с синими разводами, ощущая кожей горячую воду, рассматривая внезапно открывшиеся факты жизни. Общая логика ясна. Непонятно только, как он успел получить задание от Петренко, если, во-первых, в глаза его не видел, а во-вторых, только с поезда. То есть с электрички. Намедни из яйца, подумал Иван.
«Мне с Вернхером легче найти общий язык, чем Петренко, – крикнул он Маше в дверь. – Он-то из слесарей до замначальника цеха дорос, политесу не обучен, ему удобнее на меня это дело спихнуть. Встретить, поселить, поездить, все такое». – «Иван, ты меня лучше не зли! Куда поездить, ты только вернулся!» – «Он хочет посмотреть быт металлургов, побывать в умирающих поселках. Его депрессия интересует». – «Ага, – сказала Маша. – И не надоело? Третий десяток лет депрессия. Может, для нас это нормально? Возможно, нам без этого нельзя?» – «Может быть, и нельзя», – согласился Иван.
«Предлагаю название для статьи, – крикнула Рыбка. – «Посткоитальный синдром как главное последствие Союза». – «Это глупо. Нечего стебаться по этому поводу». – «Да ладно тебе, мальчик, – произнесла Рыбка, – оmne animal post coitum triste».
Иван выбрался из воды, с усилием толкнул дверь от себя. Маша еле успела отпрянуть. «Ты что сейчас сказала?» – «А что такого, – Рыбка выпустила дым ему в лицо, – ты тоже грустишь после соития, а иногда даже плачешь. Любиться трудно, не любиться паскудно».
«Откуда латинский?! – Схватив за руку, развернул ее лицом к себе. – Брось сигарету, сука! Сколько раз говорил, ненавижу жить с пепельницей! Ненавижу курящих баб! Суки все! Брось, сказал! Ты же русский со словарем! Откуда латинский?! И почему назвала меня мальчиком? С какой стати?!» Он сорвался на крик, от натуги на шее проступили вены.
«Да ты с катушек съехал, мудак! – Маша вырвалась и побежала в кухню. – Мудак гребаный! Мудак! Тебе лечиться надо! Чуть руку не сломал. – Открыла кран и подставила запястье под струю ледяной воды. – Тебе к Марку пора на прием! Вообще закрыть в психушке на хрен! Идиот!»
Тушь, хранимая на глазах с самого обеда специально на тот случай, если любимый вдруг явится из небытия, потекла. Губы смазались. Прическа встрепалась. Рыбка была немного старше Левкина, боялась, что он уйдет. Посему, даже путешествуя по моргам, старалась быть в форме. Даже мертвому Ванечке не смела показаться на глаза без прически и макияжа. Она рыдала, до последнего заботясь о внешнем виде. Подтирала слезы острым уголком платка, делала широкие глаза, следила за мимикой. Это был не плач, а цирковое представление.
