«Эй, друг, – крикнул Левкин, – ты что?! В чем дело-то?!» Хлопнула дверь, и авто растворилось в синевато-черном тумане. Иван Павлович поглядел на черные потоки воды, стекающие в реку с городских тротуаров, нагнулся, собрал деньги. Разгладив, аккуратно сложил в бумажник. Море зонтов в неоновом свете реклам разноцветно мерцало мокрыми многоугольниками. По затылку с равнодушным упрямством барабанил дождь. Это возвращало тяжелую сонную одурь.
Еще в такси стало ясно: фрау утка знала, что говорила. Биография, воссозданная на низкой скамейке у огня, уходила во тьму. Как парусная яхта, величественно и бесшумно. И теперь, пожалуй, навсегда. Чем дальше Левкин погружался в Z, тем решительней менялись пред ним горизонты жизни. На месте одних фактов из небытия возникали совершенно другие, не известные ранее. Память кипела холодным огнем, и не было больше ориентиров в океане бесконечных вариантов судьбы.
Впрочем, Левкин четко помнил главное: он – темная личность, мальчик, мерцающий в Z. Возможно, здесь неспроста и имеет задачи. Но кто знает какие? Конечно, на ум приходила Соня. Но не так, как прежде, а будто издалека. Найти, спасти, дописать Ланселота, испить Гвиневру, как чашу дня до полдня, – все это мнилось забавой.
Иван обнаружил, что стоит перед домом, уверенно принадлежавшим Левкиным, родителям, носившим фамилию. Несмотря на безобразие, творившееся в голове, он вспомнил код подъездной двери. Вошел в подъезд, осмотрелся, втянул широкими ноздрями сырой уютный запах. Нащупал в бумажнике два ключа, которыми и отпер дверь.
«Ну наконец-то!» – Молодая женщина в красном халате с синими стрекозами Libellula depressa стремительно вышла из дальней комнаты и направилась к Ивану. Это была Рыбка. Иван Павлович не успел отреагировать на ее появление, потому дальнейшие три-четыре пощечины были им восприняты без выражения на лице. Небритая мужская щека, сталкиваясь с тонкой, но сильной женской ладонью, образовывала глубокую вмятину с левой стороны. От коротко стриженной седоватой круглой мокрой головы Ивана каждый раз отлетал веерок брызг. Пощечины выходили сочными, влажными, звучными.
Унылый процесс избиения закончился вскриком-заплачкой и прижиманием женского лба к избитой мокрой щеке.
Сообразив, что грубый прессинг закончен, он отстранил женщину и принялся разоблачаться, радуясь тому, что помнил, кто она такая. И пусть оставалось загадкой, что Рыбка делает в этом доме и с какой стати кинулась драться, по привычке, взращенной годами, Иван затаился в себе. Знал по опыту, что правда так или иначе себя обнаружит. Люди сами выбалтывают все. Нужно дать им время и место. Медленно, Левкин, мерцай. Живи, не умирай.
