«Иван Павлович!» – Соня тихо, но очевидно обрадовалась его появлению. По внешнему виду и медленной его улыбке угадала, что сейчас он примется двусмысленно покашливать, развязно покачивая головой немного вниз и влево, делать губы трубочкой и покупать розы. Левкин понял, что она угадала. И ему стало от этого тепло и приятно.
«Соня!» – Иван стоял перед ней, легким покачиванием бедер демонстрируя, что флирт ему не чужд, как и зов плоти. (Ему, как и вообще всем представителям могучего рода Loxodonta africana. ) «Иван Павлович, – опять проговорила Соня, – Иван Павлович».
«Какие у вас сегодня цветы?!»
«Альстромерия, – Соня внимательно смотрела на Левкина, – антуриум, бромелия, ванда, гвоздика и герберы. Есть фаленопсис, но несвеж. Имеется гиацинт и агапантус. Хризантема в ассортименте. Лилия. Но я знаю, что вам нравятся розы». – «Да, – сделал губы трубочкой Иван, мне нравятся». – «Тогда вот, смотрите, Иван Павлович, Сноу Кэп, Капитано, Тунайт, Доломиты и Эвеланж Меджик. Кроме того, Куба Либре, Еллоу Ай и Аква Герл».
«А вот эти что же?!» – «Ой, ну что вы, Иван Павлович, они очень дорогие!» – «Дайте!» – Иван величественно махнул рукой. Соня выбирала и старательно упаковывала цветы, а Иван наблюдал за этим процессом. Затаив нетрезвое дыхание, изучал линии ее лица и тела. Она ему очень нравилась. Хотелось потрогать. Прикоснуться телом к телу, своей жизнью к ее жизни. Убедиться, что она есть. Что здесь. Что у нее кровь и плоть, зубы и лоб, живот и влагалище. Слезы под утро и озноб от холода. Смех от радости и улыбка от боли, запах из-под мышек, а также ношеные женские трусики, распространяющие к концу каждого дня совершенно непередаваемый аромат, невозможный у мужчин.
И маленькое личико, ароматное и горькое, как сердцевина абрикосовой косточки. Его можно будет прятать в ладони, внезапно подумал Иван, если ей вдруг приспичит слегка поплакать.
Нет, конечно, в его тяге к ней было много чувственного. Ведь секс Левкину, бесспорно, был нужен. Хоть с нарвалом, хоть с лемуром, хоть с молодым, в сущности, суккубом из магазина мужского белья на Крещатике. Что ж поделать, если так угодно Богу и янтарю? И никто в этом не виноват, уговаривал себя Левкин.
Он смотрел на Соню, и ему вдруг стало легко-легко, как никогда раньше. Она обернулась и протянула полтора десятка иссиня-черных роз, перевязанных простенькой белой лентой. Когда, шаркнув ногой, он отдал их ей обратно, в Сониных глазах появилось такая радость, что Иван даже испугался. Замялся, втянул голову в плечи. Она не могла, не должна была так радоваться. Женщины обычно этого не умели.
