— Давай обсудим наши проблемы при встрече, — раздраженно пробурчал он.
— Ты говорил, что на выходные отправляешься к сестре в Тверь. А когда будешь в Москве?
— Уже возвращаюсь. Ты застал меня в машине, — это объясняло гудение в трубке. — Этот боров без меня не может. Позвонил, наорал и потребовал, чтобы я немедленно вернулся. Словно я могу теперь ему чем-то помочь. Мой папа не Шерлок Холмс!
— Сколько займет у тебя дорога?
— Думаю, в Москве буду около четырех.
— Прекрасно.
— Но сегодня вечером вряд ли у меня найдется свободное время, — Арнольд хмыкнул, тем самым еще раз выражая свое отношение к сумасбродному шефу, способному на любые неожиданности. — Знаешь что, давай перенесем нашу встречу на завтра. Я тебе с утра позвоню.
— Договорились. Буду ждать!
В ночь с воскресенья на понедельник Чернов практически не сомкнул глаз. Ворочаясь в постели, он вновь и вновь обдумывал ситуацию, сложившуюся после кражи бронзовых танцовщиц, а также каких еще неприятностей можно ожидать. Но главной причиной его бессонницы были, безусловно, проклятые двести тысяч долларов.
Периодически распаляясь, он говорил себе, что Кисину не видать этой кругленькой суммы, как своих ушей! Пусть и не надеется! Но как только Федор подключал к чувствам логику, выходило, что перечисленный ему аванс все же придется возвращать. И он не видел другой возможности сделать это, кроме как в свою очередь забрать деньги у Сухорукова.
Конечно, он попадал в весьма щекотливое положение. Не так-то просто уговорить любого человека расстаться с тем, что тот уже подержал в руках, что считает своим. К тому же Чернов вообще не привык кого-либо о чем-то просить. Но если отбросить всю эту шелуху с гордыней, то проблема, в принципе, решалась. Причем ему хотелось покончить с ней как можно быстрее, и именно поэтому в понедельник с утра он с нетерпением ждал обещанного звонка Арнольда.
Заявившись в бюро пораньше, Федор буквально сидел над телефоном, не в силах заняться другими делами. Рита, которая уже тоже была в курсе всех событий, пару раз попыталась отвлечь его: предлагала чай, начинала рассказывать какой-то смешной случай, — но нарвалась лишь на грубость. В конце концов она укрылась в своем углу, и время от времени оттуда доносился обиженный шелест бумажек.
Каждый раз, когда оживал телефонный аппарат, Чернов первый хватал трубку. Он надеялся услышать знакомый ироничный голос, однако в это утро в дизайнерское бюро звонили все, кто угодно, но только не Сухоруков.
