А у «Банды Ангелов» стало получаться хорошо буквально все. До того мы были группкой классных музыкантов, мы могли слабать диксиленд или играть модерново, пиликать горячо или холодно, но не было ничего такого, что можно было назвать стилем. С пальцами Дейви стиль у нас появился. Мы остались такими же классными, мы умели играть разные джазы, но теперь мы были блюзовыми. В основном мы теперь играли для дамы в уголке бара, совершенно одинокой, на которой слишком много краски или слишком много жира. Или для того недомерка, что не умеет танцевать, поэтому думают, что он недолюбливает женщин, только он без ума от женщин, но боится того, что произойдет, когда окажется слишком близко. Мы играли для маленьких цыпочек с толстыми стеклами, для толстых цыпочек с маленькими попками, и для того пьяного неудачника, который уже со всем распрощался.
Для людей блюза.
Платное объявление гласило: «Банда Макса Дейли играет для той части любого из нас, которая болит и не может излечиться.»
Для людей блюза.
Наверное, «Хейг» мог держать нас еще шесть месяцев и целую вечность, но нам надо было распространять Писание. Писание от Макса. Что плохого было в Калифорнии — Стране Птиц?
Ничегошеньки. Макс вынюхивал Большое Яблочко годами, но кто мы были тогда?
В тот день, когда мы приземлились, он ходил на цыпочках, как в церкви. И еще тише говорил Дейви:
— Парень, все это изложение для Птиц.
Это и так все знали.
— У этого урода большие проблемы, да, действительно, — сказал он. — Большой талант.
И мы поползли; но потом вернулись и разодрали эту священную обитель по швам. Дейви играл, как никогда раньше, но к нему невозможно было пробиться: он держался ниже змеиных почек. Как-то после шоу я спросил, не хочет ли он пройтись и попить пивка с Дьяконом, и он ответил, что было бы хорошо, но встрял Макс и ничего не вышло.
Так и шло. «Даунбит» окрестил нас «самой индивидуальной группой в действии на сегодняшний день», и мы состряпали пачку альбомов — «Синие понедельники», «Тихий стон», «Глубокие берега» — и на завтрак ели гуляш с шампанским.
Потом, я не помню в какой это было вечер, Макс явился ко мне и выглядел нерадостным. Впервые я видел его одного с тех пор, как Ролло замели за совращение. Он вел себя, как будто так и надо.
— Дик, ты не видел Дейви?
Я чуть не подавился.
— Последнее время нет, — ответил я.
Он пожал плечами.
— Ты встревожен? — спросил я.
— Чего мне тревожиться? Он взрослый.
Он темнил; потом, на следующий вечер все всплыло и взорвалось. Я закончил свой кусок на горне — «Субботний вечер», когда Парнелли похлопал меня и сказал:
