Я посмотрела на матрешек, выстроившихся на комоде, и вспомнила про гадалку. «Если она тебе что-то оставила, она вернется за тобой». Я встала с кровати, выдвинула один из ящиков комода и достала бархатную коробочку, которую Сергей подарил мне для нефритового ожерелья. Я ни разу не надевала его с того дня, как мне исполнилось тринадцать. Эта вещь стала для меня реликвией. Когда мне было одиноко, я доставала украшение и плакала. Зеленые камни напоминали о том, насколько важным было для матери передать это ожерелье мне. Иногда я закрывала глаза и представляла себе отца в молодости. Я думала, как он, наверное, волновался, когда нес это ожерелье в кармане пиджака, чтобы подарить его матери. Раскрыв коробочку, я взяла ожерелье. Казалось, камни излучают тепло любви. Матрешки были моими, но ожерелье почему-то до сих пор воспринималось мною как мамино, несмотря на то что она подарила его мне.
Для себя я уже решила, что гадалка была всего лишь мошенницей, шарлатанкой, которая, получив от меня монетку, собиралась рассказать мне о том, что я хотела услышать. «Коммунисты в России потеряют власть, твоя мать приедет в Шанхай и найдет тебя». Или, если она была мошенницей с выдумкой, то сочинила бы еще какую-нибудь историю, чтобы мне стало легче. «Твоя мать выйдет замуж за доброго охотника и будет жить с ним счастливо до конца своих дней в домике на берегу тихого озера. Она всегда будет с нежностью вспоминать о тебе. А ты выйдешь замуж за богатого и красивого мужчину, и у вас родится много детей».
Завернув ожерелье в платок, я засунула его в карман. Я решила, что, даже если она окажется обманщицей, для меня это не будет иметь значения. Мне просто надо поговорить с кем-нибудь о матери, услышать нечто такое, что заставит забыть страшные истории солдата. Но как только я выскользнула из парадной двери дома и пошла через сад, я уже понимала, что на самом деле мне хотелось большего. В глубине души я надеялась, что гадалка расскажет, что произошло с моей матерью в действительности.
Подходя к воротам, я услышала голос старой служанки. Обернувшись, я увидела, что Чжунь-ин стоит у меня за спиной с бледным и злым лицом.
— Уже второй раз тебя нет на месте. Ты заставлять его волноваться, — угрюмо произнесла она, тыча пальцем мне в грудь.
Я развернулась и вышла за ворота, хлопнув створкой. Но меня трясло. Это были первые слова, сказанные мне Чжунь-ин с тех пор, как я приехала в Шанхай.
Холодный ветер утих, и день снова стал по-летнему теплым. Солнце казалось сгустком огня в голубом небе, а дорога под ногами источала жар, который жег мои ступни даже через подошвы туфель. Капли пота, стекающие по лицу, щекотали нос, а волосы липли к шее. Я сжала ожерелье в кармане. Украшение было тяжелым, но от ощущения, что оно было там, мне становилось легче. Я повторила свой путь к трактиру «Москва», всматриваясь в лица всех встречающихся на пути женщин и надеясь увидеть глаза знакомой мне гадалки. Но она сама нашла меня.
