Мне хотелось, чтобы все это прекратилось, чтобы настал конец страхам, терзавшим меня, чтобы наступило успокоение. Я попыталась думать о чем-то приятном, но меня преследовало изуродованное лицо солдата и его слова: «…она, скорее всего, уже погибла. Выжить там могут только очень сильные люди».
— Мама! — всхлипнула я и закрыла лицо руками.
Вдруг рядом с собой я увидела старуху в платке, украшенном бисером. Я даже не поняла, откуда она взялась, поэтому в испуге отпрянула в сторону.
— Кого ты ищешь? — спросила она, цепкими пальцами ухватив меня за рукав.
Я попыталась отойти от нее, но старуха не отпускала, продолжая пристально смотреть на меня черными вороньими глазами. Ее накрашенные ярко-красной помадой тонкие губы напоминали открытую рану, а в морщинах на лбу были видны катышки пудры.
— Ты ведь ищешь кого-то? — повторила она. Ее выговор походил на русский, но я не была в этом уверена. — Принеси мне вещь, принадлежащую этой женщине, и я расскажу тебе о ее судьбе.
Рывком высвободив руку, я сломя голову бросилась по улице от этой странной старухи. В то время Шанхай кишел жуликами и мошенниками всех мастей, которые наживались на отчаянном положении других. Но то, что она прокричала вдогонку, поразило меня:
— Если она тебе что-то оставила, она вернется за тобой!
Когда я наконец добралась до дому, у меня ужасно болели шея и руки, к тому же я замерзла. Чжунь-ин, которую все звали «старая служанка», и Мэй Линь были в прачечной, расположенной рядом с постройкой, отведенной для слуг. Прачечная представляла собой невысокую каменную платформу. Летом временные стены и крыша снимались. Старая служанка выкручивала полотенца, а Мэй Линь помогала ей. Вода у них под ногами собиралась в лужи и стекала по единственной ступеньке в траву. Мэй Линь что-то напевала, а старая служанка, которая почти всегда была чем-то недовольна, весело смеялась. Улыбка девочки в одну секунду исчезла и на ее лице появилась тревога, когда я нетвердой походкой поднялась по ступеньке и схватилась за ручку бойлера, чтобы не упасть.
— Пожалуйста, скажи Сергею, что сегодня вечером я не приду на ужин, — с трудом произнесла я, обращаясь к ней. — Я простудилась и хочу лечь.
Мэй Линь закивала головой, но старая служанка посмотрела на меня очень внимательно.
Когда в своей комнате я рухнула на постель, мне показалось, что золотые стены, словно щит, отгородили меня от остального мира. Через окно доносился смех Мэй Линь и шум машин, проезжавших по улице. Я закрыла глаза руками. От ощущения одиночества хотелось завыть. С Сергеем поговорить о матери я не могла. Он всегда сразу менял тему или обрывал разговор, вспоминая какие-то не терпящие отлагательств дела, или его внимание переключалось на всякие мелочи, на которые в другое время он бы просто не обратил внимания. Его бегающие глаза и манера беседовать со мной, развернувшись в пол-оборота, отбивали у меня всякое желание спрашивать о матери. Я знала, что таким его сделала тоска по первой жене. Как-то он признался, что, пока я тоскую по матери, она будет продолжать жить в моем воображении, но эта тоска в конце концов сведет меня с ума.
