Она не ожидала, что он скажет об этом так просто и даже равнодушно, как будто речь шла о чем-то, что произошло не с ними. Болезненное, тяжелое разочарование постепенно охватывало ее — хотя она ведь и не знала, каким его найдет, почему бы ему не быть именно таким?..
— А у тебя как дела? — спросила она. — Женился, кажется?
— Да, почти, — ответил Арсений. — Не расписаны, но живем вместе.
Наверное, он ожидал, что Лиза будет расспрашивать о его жене — но ей не было до этого никакого дела. Она вглядывалась в его лицо, пытаясь найти, сквозь эту безмятежную уверенность, хотя бы следы того, что она любила когда-то, — и не находила. «Может быть, это я сама утратила чуткость? — думала она. — А вообще-то какая разница, отчего мы стали совершенно чужими?»
Она боялась признаться себе в том, как надеялась, что ошиблась тогда, сказав ему: «Я тебя разлюбила». Может быть, просто были расстроены нервы, вот и сказала? Но сейчас, слушая его, видя его перед собой, она понимала: ошибки не было. И надежды теперь нет — она остается наедине с этой пустотой, она одна в этом непонятном мире, и ей некуда идти, когда она выйдет на улицу…
Арсений взглянул на часы.
— Извини, я тебя задерживаю. — Лиза встала. — Действительно, довольно глупо было тебя беспокоить без дела… Не обижайся!
— Да я не обижаюсь, — улыбнулся Арсений, и лицо его на мгновение осветилось прежним светом — светом молодости. — Ты ведь всегда такая была…
— Какая? — быстро спросила Лиза.
— Чувствительная, — ответил он. — Нелегко с тобой было в эмоциональном отношении, что и говорить. Хотя, конечно, в постели тебе не было равных — вот где чувствительность на пользу!..
— Что ж, прощай, — сказала она. — Рада была тебя повидать.
На прощание он задержал ее руку в своей, но Лиза отняла руку — может быть, он не прочь прямо сейчас повторить с ней постельные восторги, ей-то что до этого? Выйдя из кабинета, она сразу пошла по коридору к выходу; Арсений еще запирал дверь, потом пошел в другую сторону — к ординаторской.
Коридор показался Лизе бесконечным; она ничего не видела перед собой. «Он прав, — думала она, поскальзываясь на свежевымытом линолеуме. — Это цинично, конечно, — то, что он сказал, — но что обижаться на циничность, если это правда? Кому нужно все это — то, что он называет чувствительностью? Даже и в постели, наверное, прекрасно можно обойтись без этого — поднабраться только опыта…»
Она чувствовала, как все словно оледенело в ней. «Что-то я долго иду, — подумала она машинально. — Наверное, выход прошла».
