Внезапно что-то ударило ему под колено. Он рухнул, как подрубленное дерево. Удары прекратились. Он открыл глаза, мотнул головой, несколько капель крови из рассеченной брови разлетелись в стороны.
Степняк стоит над ним – свирепый, белый как мел. Рука с плетью дрожит, желтые глаза, узкие как щелочки, распахнулись во всю ширь.
– Мерзкий урус, на колени, говорю!
Борята зажмурился, до крови закусывает губу – плеть со зловещим свистом падает на могучую спину сына кузнеца, свинцовые шарики на конце рвут кожу до мяса. Прочная холщовая рубаха превратилась в окровавленные лохмотья. От боли из глаз Бора брызнули слезы.
– Насмерть забью, как скотину, дун-ха, жалкий урус! – в бешенстве орет степняк, на губах пузырится пена, глаза вылезают из орбит.
Удары не прекращаются, Бор сдерживается из последних сил, еще несколько щелчков – и он завоет. Вдруг гунн отбросил плеть, дрожащая от усталости рука схватила акинак из ножен. Клинок вжикнул и завис над головой анта.
– Последний раз приказываю, на колени, раб! – заорал сбившимся голосом степняк.
Но Бор, пошатываясь из стороны в сторону, со стоном поднялся. Гунн зарычал и сильнее размахнулся для смертельного удара. Борята равнодушно взглянул на него и медленно опустил веки.
– Остановись, Вогул! – послышался басистый голос.
Рука гунна замерла над антом, лицо побагровело.
– Эти русы нужны мне живыми! Уговор был – все пленные мои!
Борята отрешенно рассматривал огромного славянина, нависающего сзади на гунна скалой, чуб сбился, напоминает взлохмаченный конский хвост. Лицо в полутьме разобрать трудно, но и так видно – от лютости оно темнее безлунной ночи.
Гунн рыкнул в ответ, размахнулся еще сильнее. Славянин перехватил руку.
– Сказано же, не тронь их! – зло процедил он. – Уговор был такой…
– Да как ты смеешь указывать мне, сыну великого хана! – противно заверещал гунн, отдернул руку, но славянин лишь легонько повернул кисть, и степняк согнулся, из побелевших губ вырвался стон. – Ты, шакал, Гонорих! Ты еще пожалеешь об этом, пес!
Гонорих зло усмехнулся. Надавил на руку сильнее, гунн вскрикнул и заверещал.
– Пленных оставить мне, так велел хан Ухтамар, твой отец. – Палец Герула грозно развернулся в сторону плененных славян. – Эти – мои!
Степняк зло заверещал:
– Мерзкий пес! А-агх! Я знал, что ты прислуживаешь урусам, ты нарочно завел нас в засаду! Дети Степи – защищайте сына великого хана!
Сзади послышались топот, ругань, на славянина сзади налетело несколько степняков, повисли на руках и шее богатыря. Тот зло осклабился, мышцы на руках вздулись, жилы натянулись как тетива.
