Однако сейчас рядом не было никого, кто предупредил бы Джеффа, что он опять идет по улице и беззвучно разевает рот со странным выражением лица. Привычка была и вправду плохая. С ней надо было что-то делать. Впрочем, кто поручится, что по его губам сейчас нельзя было прочитать что-нибудь вроде: «Это очень плохая привычка с ней надо что-то делать ведь может статься что я сейчас иду по улице и изображаю ртом что-то вроде это очень плохая привычка…» Он вновь попытался слепить губы, чтобы как-то стряхнуть эти мысли. Ведь, по сути дела, единственным способом прекратить изображать слова ртом было прекратить изображать их у себя в голове — перестать думать мысли, которые давали на выходе эти слова. И как, спрашивается, это сделать? Да, такие штуки с наскоку не возьмешь — в них глубоко копаются в тиши ашрамов, а не разглаживают щеточкой для бровей на приеме у визажиста. В конечном счете все, что происходит внутри, неизбежно проявится и вовне. Интерьер будет экстериоризован… Джефф натужно улыбнулся. Если ему удастся ввести это в привычку — чтобы его лицо светилось радостью и в состоянии покоя, — тогда, как знать… посредством интериоризации экстерьера внутри, возможно, тоже воцарятся мир и благость. Только вот улыбаться так было очень утомительно. Стоило ему перестать концентрироваться на этом деле, как лицо тут же стянуло в обычную совершенно-не-улыбчивую мину. Слово «обычная» тут явно было ключевым. Большинство проплывающего мимо народа выглядело уныло, словно смертный грех. У большинства были такие лица — если бы на этих лицах хоть что-нибудь задерживало взгляд, — словно душа смотрела из них волком, скалясь беззвучно и злобно. Пожалуй, Алекс Фергюсон[4] был прав: уж лучше просто яростно жевать жвачку. Если так, то решение было рядом, в маленькой местной лавчонке.
За прилавком обнаружилась молодая девушка индийского происхождения. Сколько ей было? Семнадцать? Восемнадцать? Изумительная внешность и сияющая улыбка, какую редко встретишь на такой работе. Может, она первый день в магазине, отдыхает после выпускных школьных экзаменов, или как они там сейчас называются, или пашет на сердитого папашу, который по-английски почти не говорит, но уже настолько вписался в местный контекст, что выглядит не менее паршиво, чем соседи, чьи предки прибыли на острова с норманнами. Атмана всегда воротило от встреч с этим типом: несмотря на мимолетность их общения, оно напрочь высасывало даже те крохи хорошего настроения, с которыми Джефф переступал порог магазина. Было чертовски трудно подавить привычку говорить «спасибо» и «пожалуйста», но этот парень категорически отказывался подчиняться нормам элементарной вежливости, поэтому Джефф быстро хватал то, за чем пришел — газету или плитку шоколада, — и молча протягивал деньги. Сейчас, однако, все было по-другому. Джефф протянул девушке фунтовую монету. Она дала сдачу, встретилась с ним глазами, улыбнулась. Еще пара лет, и она будет едва замечать тех, кого обслуживает: взгляд на покупки, деньги туда, сдача сюда, — даже не пытаясь сделать из финансовой транзакции низового уровня, каковой оно все и является, нечто другое. Но сейчас это было волшебно. Как же легко заставить человека (то есть Джеффа) почувствовать, что жизнь (то есть он сам) прекрасна, сделать мир чуточку лучше. Ей-богу, загадка, почему так много народу — и Джефф часто оказывался в этом смысле «человеком из народа» — поступает ровно наоборот, делая этот самый мир на весьма ощутимую чуточку хуже. Джеффу, когда он вышел из магазина, было куда лучше, чем когда он туда вошел; очарованный, даже слегка воодушевленный… даже не то чтобы воодушевленный, а скорее заинтересованный. Тем, что на ней, скажем, могло быть надето под футболкой и джинсами с заниженной талией… тот самый образ мыслей, из-за которого многие мусульмане, то есть
