Всякий редкий и драгоценный материал служил Серту кубиком конструктора, из которого он извлекал самый непредвиденный эффект. Никакое смешение красок, цветов не пугало его: он играл с опасностью и радовался, как ребенок, доходя до границы чего-то чудовищного, но никогда не преступая ее. К нему входили, как в своего рода пещеру Али-Бабы[182]. Это нагромождение золота, кварца, мрамора, драгоценного бархата, эбена, гигантских канделябров производило впечатление чего-то сказочного. У него на стол подавались только целые туши. Цветы он посылал огромными охапками, розы достигали потолка, шоколад доставлялся на маленьких тележках… Что удивительного в том, что женщинам, которые его любили, всякий другой мужчина казался пресным?..
Когда закончилось наше путешествие по Италии, уже не могло быть и речи, что я с ним расстанусь.
Я знала, что Эдвардс окончательно в когтях Лантельм. Она делала с ним что хотела и твердо решила выйти за него замуж. Жребий был брошен, период эксперимента окончен. Я теперь была абсолютно уверена, что Серт тот мужчина, которого я всегда ждала, что до него никто для меня не существовал и не будет существовать.
В первый раз я испытала ослепляющее, успокаивающее и грозное чувство чего-то окончательного.
Я горела желанием послушать в «Опера» «Бориса Годунова», которого только что поставил Серж Дягилев. Это была одна из причин, поторопивших нас вернуться в Париж. Слава Дягилева после прошлогодней выставки русского изобразительного искусства, имевшей огромный успех, не переставала расти, и его личность все больше и больше возбуждала мое любопытство.
Если никогда в России не было очень больших живописцев, то в области сценографии и режиссуры она имела великих творцов, совершенно неизвестных Европе. Благодаря Дягилеву они были ею открыты и произвели ослепительное впечатление.
«Борис Годунов» потряс меня и стал настоящим этапом жизни. После «Пелеаса» ничто не волновало меня с такой силой. Если говорить о музыке, то это была моя вторая любовь. И только годы спустя появилась третья: «Весна священная» Игоря Стравинского.
Парижане еще не были готовы к восприятию русской музыки, поэтому зал «Опера» бывал далеко не полон на «Борисе Годунове». Я же воспылала к нему такой страстью, что не пропускала ни одного спектакля. Более того, приказала купить оставшиеся билеты[183] на все представления оперы. Таким образом все кресла были проданы, и Дягилев мог поверить в финансовый успех.
