— Люди не потерпят шпионов Контролеров!
— Он не является им — по крайней мере, я так не думаю. Но за ним повсюду следуют сторожевые псы Контролеров.
— Эти! Люди, предающие свой собственный класс.
Скрежет металла о камень. Что-то твердое мучительно воткнулось ему в бок. Он попытался отодвинуться, откатиться, отвернуться от этого безжалостного света. Откуда-то издалека, негромко, раздался голос.
— Еще идут! Их двое!
— Это, должно быть, его сторожевые псы; пошли, парень! Бежим!
— Я не покину его.
Звуки борьбы, тяжелое дыхание, обвал, звук подошв, скользящих по камню. Затем:
— Хорошо, Кардон, но ты пожалеешь об этом!
Удаляющийся шум шагов. Вновь нахлынула темнота, благословенная, прохладная, скрывающая темнота.
Когда двое его стражей достигли его, Стэд только пытался подняться на ноги, держась рукой за голову, покачиваясь, туманно смотря по сторонам. Его тошнило.
Они не заговорили с ним. Они ждали поблизости, держа руки под своими черными короткими плащами, пальцы на спусковых крючках и наблюдая. Они колебались, ждали и наблюдали, как Стэд, шатаясь, выбрался вновь в освещенные проходы и, полный невысказанного ужаса, с трудом присоединился наконец к своей группе. Действительно, в этом проклятом мире ему придется еще многому научиться.
Через день после вакханалии Форойджеров управляющий Пурвис вызвал Торбурна, Блейна и Роджерса в свой офис. Трое лидеров покинули свои группы за обсуждением того, что их ждало. Другие лидеры групп уже побывали там, остальным дадут инструкции через день.
— Очевидно, намечается какое-то большое дело, — предположила Джулия.
Старый Хроник с присвистом хмыкнул.
— Должны были взять там все, что можно, прежде чем Демоны наткнутся на нас, а, Стэд?
Старик бросил на Стэда злорадный взгляд.
Он видел своего первого Демона во время последней экспедиции, и он должен был поставить выпивку всей группе, но они по-прежнему любили иронично подшучивать над ним. Это была одна из хитростей этой профессии, форма моральной поддержки. Одна из особенностей жизни, которая выделяет этих мужчин и женщин из остальной толпы, живущей в лабиринте.
Стэд не имел ничего против этого. Но не сейчас. Все ценности для него были так жестоко перевернуты с тех пор, как он вступил в ряды Форейджеров и Охотников.
Он ощущал их гордость. Искаженную силу… обстоятельств, гордости, возможно. Но это возвышало их и придавало им смелости на освещенных пространствах внешнего мира.
Он с радостью разделял ее. Теперь он тоже был их товарищем.
