Был жаркий июльский день, ярко светило солнце. Они медленно шли, взявшись за руки. Огромным цветным ковром расстилалась степь. Волнами накатывался аромат чабреца, кашки. Колокольчиками в небе звенели жаворонки. Степь сливалась с небом, и оно, небо, казалось, выткано из таких же цветов и трав, пропахших духмяным запахом. Шли, пьянея от восторга, от зачавшейся любви, от того, что в этом огромном мире не разминулись, оказались вместе. Вадим попытался обнять ее. Отпрянула, как в испуге. Нет, нет! Но не успела опомниться, как он обхватил ее крепкими большими руками, прижал к себе, словно былинку, смял, скомкал, целуя в грудь, в губы, во что попало. И она почему-то не стала вырываться, не оттолкнула его, не ответила, как тогда Платону, пощечиной. Расслабилась, прикрыла в полудреме глаза, забыла про все на свете…
От слов Вадима, от его поцелуев кружилось небо, уплывала из-под ног земля. И она, как ей казалось, парила в вышине, в какой-то иной, неведомой доселе жизни, вовсе не похожей на ту, обыкновенную, в которой жила. Принимая ласки, не смела взглянуть ему в глаза, стыдилась, а может, даже боялась. А когда наконец осмелилась и посмотрела, то уже не могла от них оторваться. Почему и сама не знала. Просто было весело и радостно, что-то приятно щекотало душу, покалывало сладкими колючками. Она и сама не заметила, как снова оказалась в его объятиях, как покорно, в изнеможении, опустилась на зелень травы, на белизну ромашек. Присмирела. А когда опомнилась, поняла, что произошло, нет, не испугалась, стала еще более смелой, собранной, духовно возвысилась, возгордилась охватившим ее чувством любви.
Потом лежала на траве рядом с ним и смотрела в тихое, бездонное небо. Чудилось, будто эта, полонившая ее, первая любовь никуда не денется, надолго, до последних дней, останется неисчерпаемой и прекрасной.
По дороге домой останавливались, сплетались руками, не желая расставаться. Он целовал ее горячо, грубо, самозабвенно и еще более нравился ей. И она не могла уже представить жизни без него, без его крепких рук, без хмельных от любви глаз, без всего, чем выделялся он среди других, на что был способен в своей бурной, безрассудной юности.
Разным она знала его. Заносчивым, чванливым, способным пройти мимо и не заметить ее; добрым, ласковым, деловым. Знала вспыльчивым, разгоряченным, и странно: не видела в этом ничего плохого. Просто он человек с повышенной чувствительностью, обостренной реакцией. От природы это. Лишь теперь, будучи обманутой им, все более начинала понимать его никчемность как человека. Теперь, она хорошо знает, он и жил-то двойной жизнью. Одна часть его мыслей и чувств находилась в Запорожье, другая — здесь. Играл как бы две роли. И его поступки менялись в зависимости от того, какая сторона пересиливала, куда уводила его блудливая натура.
