А еще Платону вспоминалась служба, которую прошел не на каком-то Каспии, а на Великом, или Тихом, океане! Сперва морзянку учил: ти-та-ти-та! Изо дня в день на ключе выстукивал. Порой до боли в висках. Время такое выпало — надо было спешить. На Дальнем Востоке создавался Военно-Морской Флот, нужны были кадры, а где их взять? Конечно же, готовить на месте!
…Акман-токман ослабел, а вскоре и совсем улегся. Сидя у окна, матрос поглядывал на убегающие назад живописные картины ландшафта. Доносились резкие свистки паровоза. Поскрипывали накатавшиеся за свой век, облезлые, построенные еще при царе, жесткие, неуютные вагоны. Иной раз они так раскачивались, что, казалось, вот-вот сойдут с рельсов, свалятся под откос.
Осмотрев пуговицы на бушлате, матрос спохватился: «Вот черт, аж позеленели!» Собрал их в пучок, принялся надраивать щеткой, поплевывая на нее и макая в зубной порошок.
Пуговицы отливали золотом.
— Станция Гум-бей-ка! Приготовьсь, кто сходит!
Это опять выполз из своей кельи усатый проводник.
Сдвинув бескозырку на затылок, Ладейников потянулся к выходу: не мешает проветриться, свежим воздухом подышать.
Идет не спеша, вдоль поезда, каблуками постукивает. Местные девчонки глаза вытаращили: какой красивый! Мальчишки рты пораскрыли: одних пуговиц аж двенадцать! Им, мальчишкам, мало взглянуть, потрогать хочется. Один из них, что в маминой кофте и с влажным носом, забежал вперед: а что там на бескозырке написано? Шевелит губами, читает.
Моряк ухмыляется: «Все они такие мальчишки!» Плечистый, ладный подступает к бабке в рыжем зипуне и кокошнике. Кое-как приплелась бабка к вагону, а поднять корзину не может. Волнуется — вдруг поезд уйдет? Не уйдет… «Вира!» — как бы в шутку выкрикивает матрос: и бабка и ее скарб в один миг в тамбуре.
— Спасибо, сынок.
Вскочил на подножку, повел старую в глубь вагона мимо девчат:
— Прошу, — усадил на место.
Девки хихикают: невесту нашел! На перроне — удары колокола: второй звонок. Паровоз тотчас откликается, да таким диким свистом, что пугаются лошади, люди закрывают уши, а в здании станции дребезжат стекла.
В окне вагона — гора Магнитная. Легко угадывается ее главная вершина — Атач. Под горой — он хорошо помнит — стояли палатки: летнее пристанище строителей. С наступлением холодов люди переходили во вновь отстроенные бараки и палатки снимались. Ему выпало жить в бараке номер четыре, где были двухэтажные нары, и на них размещалось по сто и более человек. По утрам, когда люди просыпались, такое жилище напоминало улей.
