— Если бы вы все же объяснили мне, — начал я.
Но она показала на окно.
— Смотрите!
Еще один человек, одетый так же, как и тот, чей стон отчетливо слышался из-за двери, появился на дорожке. Я снял со стены мое ружье 12-го калибра, быстренько зарядил его и, став лицом к двери, сказал девушке:
— Откройте и отойдите в сторонку.
Она неуверенно повиновалась.
За дверью второй незнакомец заботливо склонился над первым. На тропинке показался третий человек. Они увидели ружье, и разговор у нас был короткий.
— Эй вы, — сказал я. — Либо вы сию же минуту уберетесь отсюда, либо подождите полицию и будете объясняться с ними. Ну, как?
— Но вы не понимаете. Это очень важно… — начал один.
— Отлично. Тогда оставайтесь и расскажите полиции, насколько это важно, — сказал я и подал девушке знак закрыть дверь.
Через окно мы видели, как двое помогают третьему — ушибленному идти.
Полицейские держались неприветливо. Неохотно записав мои показания о незнакомцах, они холодно удалились. А девушка осталась.
Полиции она сообщила лишь самое необходимое: просто, что трое странным образом одетых мужчин гнались за ней и она обратилась ко мне за помощью. Предложение подбросить ее в Плайтон на полицейской машине она отклонила и вот осталась здесь.
— Ну, а теперь, — предложил я, — может быть, вы все же объясните мне, что все это значит?
Она посмотрела на меня долгим взглядом, в котором читалось что-то — печаль? разочарование? — ну, во всяком случае, определенное недовольство. На миг мне показалось, что она собирается заплакать, но затем она тихо сказала:
— Я получила ваше письмо… и вот сожгла свои корабли.
Я пошарил в кармане и, найдя сигареты, закурил.
— Вы… э-э… получили мое письмо и… э-э… сожгли свои корабли? — повторил я.
— Да. — Она обвела взглядом комнату, в которой не на что было особенно смотреть, и добавила — А теперь вы даже знать меня не хотите. — И тут она действительно расплакалась.
С полминуты я беспомощно смотрел на нее. Затем решил сходить на кухню и поставить чайник, чтобы дать ей время прийти в себя. Все мои родственницы всегда считали чай панацеей, так что назад я вернулся с чайником и чашками.
Девушку я застал уже успокоившейся. Она не сводила глаз с камина, который не топился. Я зажег спичку. Огонь в камине вспыхнул. Девушка наблюдала за ним с выражением ребенка, получившего подарок.
— Прелесть, — сказала она так, точно огонь был для нее новостью. Затем снова окинула комнату взглядом и повторила — Прелесть!
