— Можа и рано, только мужик он — что надо.
Фёдор уехал тогда ни с чем, а Дуся, которая до его разговора с матерью ни о чём таком ещё не помышляла, вдруг задумалась. И чем больше думала, тем привлекательнее казалось его предложение. После смерти бабушки Душани в доме становилось всё хуже. И Дуся это первая почувствовала. Раньше хоть дедка помогал, а нынче весной он только и знал, что ходил на кладбище, шушукался с мальчишками или сидел под кузней, выслушивая соболезнования заказчиков. Пара соловых, которых он иногда запрягал, подряжаясь на какие-то перевозки, теперь стояли без дела. Не кони, а дармоеды. И в завершение всего — болезнь отца.
В доме вообще не предствляли такого, чтобы он болел. А когда слёг — растерялись. Вроде бы стал валиться столб, на котором весь шатёр держится… Но прошло недели три или больше — отец перемучился и встал. Рёбра вроде бы срослись, но работал он вполсилы. За молот не хватался и даже балдичку из рук Шурки не брал. Быстро утомлялся, выходил на воздух продышаться. Настоящей беды никто до поры не чувствовал. Мало ли что с человеком бывает, если он после болезни, если не вылежал положенного. Но сам отец, должно быть, чувствовал…
В конце лета ещё раз приехал Федя Калабухов. И опять один — без сватов. Странное дело — только и в этот раз он хотел говорить с матерью. Проводив его в дом, Дуся побежала в кузню и, глядя отцу в глаза, с каким-то скрытым значением сказала:
— Тятя, там человек пришёл… С маманей разговаривает. Так ты пойди.
Появление отца весьма смутило Фёдора. Он вскочил с табуретки, стал чуть ли не по-солдатски, резко опустил в поклоне голову. Посыпались кольцами его рыжие, густо напомаженные кудри. И за всё время разговора с отцом он так и не присел.
Быстро разобравшись, в чём дело, Иван Иванович мрачно сдвинул брови, с шумом вздохнул. Повернулся к двери. (На Калабухова и не смотрел). Дуся с удивлением заметила, какие жалкие, растерянные глаза у отца под хмуро опущенными бровями.
— Ну, вот что, мать… Весною было одно, а теперича иное. Тут, я думаю, решать надо так: ежели он дочке нашей по душе… (Дуся едва заметно, но со всей уверенностью кивнула). А я вижу, что он ей по душе, то пусть присылает сватов. О приданом и прочем будем говорить со сватами.
Федя, как перочинный ножик, перегнулся в поклоне, сказал: «Благодарствую!» — и вылетел из дома.
Через месяц сыграли свадьбу. А до неё в дом кузнеца на несколько недель вернулось былое благополучие. Дуся расстаралась. Она успевала и в хлеву, и на кухне, покрикивала на мальчишек, предоставила матери возможность беззаботно тетёшкаться с Тасей. Даже деда несколько привела в чувство. «Ну, что жа ты распустился, дедуня! — вычитывала ему. — С туркой воевал, с французами воевал, нешто с самим собой не можешь справиться? Запряги своих дармоедов да хоть сена корове привези. Возьми парней, пущай помогут. Да истопи баньку, я твои портки и рубаху вымыла».
