Невенчанная губерния - Станислав Сергеевич Калиничев

Осенью 1857 года, вскоре после покрова Пресвятой Богородицы, в Боровуху возвратился отставной солдат Иван Чапрак. Пришёл он по первой пороше, светлым вечером, когда молодой снег раздвинул тьму, чётко отделил побелевшие берега Прони от тёмного, ещё не схваченного льдом плёса. Первый обильный снег, сколько помнил Иван, всегда прихорашивал село: бережно пеленал ухабистые грязные дороги, выравнивал их, убирал всякий хлам, брошенный на улице, наводил праздничную чистоту на загаженных скотиной задворках. И сразу село становилось благим, уютным… В нём даже теплело под мягкой полстью раннего снега, которому не долежать до настоящей зимы.

Как живою водой омыло сердце солдата. И зашипела, остывая, раскалённая злость, которой он жил, которой удерживался на этом свете долгие годы. Уходила злость, уходила боль, которая, как он думал, навечно поселилась в груди. Но вместе с тем уходили силы… Поплыло в коленках, тяжело навалилась на плечи шинель и пудовый ранец с манеркой, к которым он привык как к своей бороде. Пройдя по наскоро уложенному настилу моста (его каждую весну сносило половодьем, и каждую весну мужики ладили заново), Иван направился к поскотине, что добегала до самой реки. Смахнув рукавом валик липкого снега, присел на нижнюю жердь огорожи и почувствовал, как взмок лоб под фуражной шапкой.

Больше месяца шёл он домой: где пешком, а где и подвозили добрые люди. Кто мог отказать солдату в ту пору, когда у всех была ещё на памяти «война с туркой» и — ставшая высокой болью России — оборона Севастополя! А у солдата с суровым взглядом красовалась на груди медаль «За храбрость» и как её отблеск — яркая проседь в курчавой бороде.

Иван Чапрак, постигший солдатскую службу хребтом и мозолями, знавший наперёд все беды, даже те, которые не могут случиться, вдруг понял, что удивляется самому себе. Как могло статься, что вот тут, на поскотине, в сотне сажен от своего предмета, он будет сидеть этаким обезноженным Ильёй Муромцем! Ведь шёл, летел, дорожил мигом — всё казалось, что не успеет, что этого мига может и не хватить… Чем ближе был, тем лихорадочнее толкала в спину боязнь, что какое-то зло (а сколько уже было его!) помешает в последний момент. Но вот увидал боровухинский косогор над Проней, ощутил теплоту молоденького, ещё не огрубевшего на ветру и морозе снега — и оплошал.