— Довольно! — раздражённо сказал Эраст Карпович. — Я не хочу этого слушать. Не потому, что прячу голову под крыло. Есть и другие соображения. Теорию можно проверять только практикой, а её и у тебя нету. Пристойно ли нам тягаться с мужиками… прости меня! — в физической силе?
— Пристойно! Подумай, кто мы, дворяне, есть по своей первоначальной сути, от кого ведём свои родословные? От княжеских дружинников! Их призывали смерды для защиты и порядка. Князь сажал дружинника в какую-то весь «на кормление». И они, древнейшие профессионалы-воины, каждый на своём месте, должны были «судить и править», а при случае и казнить. За многие века мы совсем забыли свою первоначальную суть…
— Постой. Я не о том, я — о теории. Вот ты упражняешься в гимнастике, тренируешь, как вижу, борцовские приёмы. Это же как в цирке… А у нас есть мужик, который ничего этого не учил, но если вам когда-нибудь придётся сойтись — уложит тебя на обе лопатки. Как ребёнка. Не ведая, что есть теория!
— Сам ты остался большим ребёнком, Эраст.
— Вот и вся цена твоим теориям.
— Не говори глупостей: тёмный, не тренированный мужик…
— Но я серьёзно! Иван Иванович Чапрак, наш молодой кузнец…
— Как можно догадаться, он гнёт подковы голыми руками, а из кочерёг узлы вяжет.
— Представь себе…
Оба устали от путаного и такого неуместного спора. Действительно, давние друзья, много лет не виделись… Перед встречей каждый представлял себе, сколь интересным и полезным станет собеседником, сколько нового, накопившегося в житейских передрягах, поведает другу. А вот встретились, заговорили — и всё не о том. Что одному казалось большим и значительным — другой встречал или шуткой, или просто не понимал. И тогда Василий Николаевич решил переключить внимание друга на что-то иное, не очень серьёзное. Прерывая затянувшуюся неловкую паузу, он сказал:
— Гм… Ты меня заинтриговал. Нельзя ли на твоего Вакулу взглянуть? Пошли кого-нибудь из дворовых, чтобы покликали его. Эраст Карпович поспешно, пожалуй, слишком поспешно поддержал эту затею и тут же отдал необходимые распоряжения. Однако кучер, рябой мужик лет тридцати, посланный в Заречье, вернулся один. Разводя руками, он доложил:
— Кузнец сказал, что дюже занятой. Заказ выполняет. У него полон горн железа накидано. Ввечеру, сказывал, прийтить может.
— Вот тебе и вся политика! — хохотнул Абызов. — Мужику недосуг!
К этому времени господа успели позавтракать во второй раз, уже вместе с домочадцами. Стол накрыли на просторной веранде, уставленной цветочными горшками. Супруга Логина — рыхлеющая блондинка с нелепыми кудряшками на висках, которые она накручивала, как решил про себя Абызов, ещё в гимназических классах, не спускала с лица светской улыбки. Дети были милы, без конца повторяли «папа» и «мама». Гостю это невольно напомнило патриархальные порядки родительского дома, в котором уже никого из родных не осталось, и который он давно продал… Старшая дочь Эраста Карповича по настоянию матери села за фортепьяно и сыграла что-то из Бетховена. «Блажен, кто верует, — думал Абызов о своём друге. — Возможно, он и прав, не желая знать, как всё это непрочно, эфемерно, что политические бури в России поутихли до поры, они лишь вызревают для более сокрушительного взрыва…»
