— Блестяще! Если российский помещик следует советам Сенеки, то, как говорят, дальше ехать некуда.
Друзья сидели в саду, горничная принесла им в беседку холодную ветчину, гренки, кофе со сливками. Смотреть хозяйство они не пошли. Эраст Карпович по-прежнему был в утреннем халате, а Василий Николаевич в спортивных брюках-гольф и лёгкой парусиновой куртке.
— Сенека, — продолжал Абызов, — банкрот от философии. Он был воспитателем у будущего императора Нерона. Так? Ну, и кого же он воспитал? Самого гнусного, самого развратного и кровожадного тирана, который в конце концов не пощадил и своего воспитателя, приказал ему умереть. Даже не сжалился прислать палача: пришлось старику, чтобы исполнить волю своего воспитанника, самому вскрыть себе вены. Так вот, если я, с точки зрения Сенеки, дурак — то, значит, стою на верном пути.
— Ну, полно тебе, Василий Николаевич. Мы привыкли к своей деревенской простоте, нас иногда удивляет городская суета. Не горячись, дружище.
Эраст Карпович хотел сгладить спор, поговорить о погоде, послушать столичные сплетни или поделиться своим рецептом рябиновой настойки. Но Абызова это благодушие раздражало. Ухватившись за слово «суета», он воскликнул:
— Нет, это не мы, активные политики, суетны. Это вы, бирюки деревенские, благодушествуете. К сожалению, не только вы… Господи, сколько же надо бить нас, чтобы научить чему-то. Вот ведь порассуждать любим. Знаем и римскую, и греческую историю, даже верим, что hjstoria est magistra vjtae*… Говорим о спартанском воспитании, о закалке характера, а при этом до вечера не вылезаем из стёганых халатов, начинаем день с рюмочки анисовой. Мы даже историю составляем так, чтобы в ней только приятные факты…
— Ну, дорогой, зачем ты так серьёзно…
— Затем, что в политике, если идея получает развитие, то обязательно кончается кровью. Мы играли идеями свободы, жаждали революции… Но если она грянет — тебе, не кому-нибудь, а тебе лично — придётся брать в руки наган! Если придёт холоп, чтобы забрать твою землю, твой дом — стрелять надо будет тебе самому. Другой холоп за тебя не заступится. Может, потому октябристы хотят оставить всё как есть, лишь бы ничего не менять. В душе я их понимаю. Но трагедия в том, что дальше всё как есть оставаться не может. Вот почему кадеты хотят конституцию такую, чтобы тебе осталась земля, мне — акции, а рабочему — цех, пусть даже большой и светлый. Цех, а не парламент и даже не площадь для митингов. Эсеры тоже за конституцию, но совсем другого порядка. Большевики — те вообще хотят, чтобы ни у кого не было собственности. Все голые и босые и терять им нечего. Сегодня это только теории, сегодня политики высмеивают друг друга, но когда дойдёт до дела — станет не до смеха. Никто своего за так не отдаст. Будут вешать, будут стрелять… В революцию, как известно, чужими руками не воюют. В революцию даже солдат становится тем, кем он был без мундира. И воевать он будет не за твою, а за свою правду. Так что если не захочешь, чтобы к стенке поставили тебя, должен будешь сам кого-то поставить. И сам, даст Бог, из пулемётика…
