— Тебе-то что? — осерчал Зихно и зашевелился на лавке — будто уходить вознамерился.
Переполошился Пафнутий: как бы не спугнуть богомаза, захихикал, пряча в жирные щечки глаза.
— Ты квасок-то на мед смени,— сказал он жене. Степанида не пошевелилась.
— Кому велено?! — прикрикнул на нее поп.
Лицо попадьи побагровело.
— Ну! — привстал Пафнутий, сжимая маленькие кулачки.
Попадья вышла, стукнув дверью.
— Завсегда с ней эдак-то,— льстиво пояснил поп.
— Баба,— согласился с ним богомаз.
Пришлый все больше нравился Пафнутию. Есть теперь кому излить душу. А еще подумал он, что весной, когда приедет со Всеволодом Микулица, то-то подивится его расторопности. Уж коли от Поликарпа богомаз, то какой ни худой, а мастер... Может, и поймал Пафнутий свою жар-птицу?
К вечеру, когда Зихно с попом приканчивали уже третью ендову с медом, пришел княжеский тиун Любим.
Любима все знали на Москве как первого бражника и охотника до молодых баб. Зихно сразу приглянулся ему.
Скоро охмелевший Пафнутий уснул на лавке, и Степанида, не говоря ни слова, вытолкнула их из избы. Побродив по улице, они пошли к тиуну. Зихно пел срамные песни и плясал, Любим хлопал в ладоши.
Ночью Зихно щупал тиунову жену, пышнотелую и податливую Евнику. А утром проснулся с головной болью в незнакомой горнице. За перегородкой слышались голоса. Один из них принадлежал Любиму, второй, как ни напрягался Зихно, не мог признать.
«Вот леший! — обругал себя Зихно.— И Злату проспал». Он вспомнил, что договаривался с девушкой о свидании.
— Ты, Житобуд, сторонних людей пасись,— наставлял охрипший с перепоя голос тиуна.— Один раз ушел, вдругорядь пымают. Тогда поминай как звали.
— На-кося,— рокотал незнакомый бас,— Вдругорядь я им не дамся.
— Словят...
— Не перепел я.
— По важному делу отрядил тебя великий князь. Как-то обернется?
Незнакомец хохотнул.
— Пущай рыщут. А Романовой грамотки им не видать.
Зихно пошевелился на лежанке, опустил на пол босые ноги. С истомой вспомнил, как стаскивала с него Евника порты, накрывала сукманицей. Застонал от обиды.
— Это кто еще у тебя в ложнице? — вдруг спросил незнакомец.
— Богомаз.
— Отколь бог принес?
— Сказывает, из Киева.
Лавка скрипнула под тяжелым телом, послышались грузные шаги. Большая волосатая рука откинула занавеску, и Зихно похолодел от страха. Прямо над ним появилось огромное лицо, обрамленное гривой давно не чесанных волос. Злые разноцветные глаза буравили богомаза. Хмель сняло как рукой.
