Дни, однако, текли, и ни один из них не обещал ничего хорошего. Маме назначили процедуры, потом их отменили, замаячила, а потом состоялась операция, не принеся с собой утешительных вестей. Моя сорокавосьмилетняя мать семимильными шагами направлялась к смерти, и ничто в целом мире не могло остановить этого. Я три раза заказывала авиабилеты и три раза сдавала их обратно. Всегда находилось «еще одно обследование», которое непременно надо было пройти. Деньги таяли, а в чемоданах сиротливо лежали подарки, которые мы купили для родни в первый же день приезда. Отец в Баку сбивался с ног, чтобы выслать нам денег, но Москва не отпускала нас. Я убегала утром в больницу, потом прибегала в дом на несколько часов, чтобы принять душ и переодеться и убегала обратно. На Москву надвигалась весна, но громыхание судков и термосов заменило мне звон капели.
Я не хотела этого. Честно. Но несчастье подстерегло мою дрожащую от напряжения руку как раз в тот момент, когда я проходила мимо стола Адама Осиповича. Невольный взмах — и зеленое чудо с синими павлинами разбилось на крошки. «Посуда так не бьется — успела подумать я. — Так рвется бумага».
— Ты разбила мою чашку?! — прозвучал трагический голос. Адам Осипович вошел в комнату. Он был в ванной.
— Я… Адам Осипович, я не специально. Честное слово. Простите, ради Бога! Так получилось!!! Ну, простите, пожалуйста!
— Ты сломала мою чашку?!!! (я ощущала себя Машенькой из «Трех медведей», на которую рычит главный медведь: «Кто взял мою большую ложку?!!»). Лицо его с мелкими как у хорька зубами приблизилось ко мне.
— Мало того, что вы торчите здесь уже 3-й месяц, что вы жутко неорганизованны, ни копейки не платите, так ты еще вредительствуешь! Хулиганка! Бандитка! Я бить тебя сейчас буду палкой! — Он замахнулся на меня тростью. В эту минуту в двери послышалось звяканье ключей. Полина Васильевна вернулась из магазина. Кажется, я никогда не была ей рада так, как сейчас.
— Поля, (куда-то испарилась прежняя Полин!), ты только посмотри, посмотри на это! Эта сопливка разбила мою чашку! Она разбила севрскую чашку!
Кровь кавказских дедов закипела во мне. Я не была хулиганкой, и банды сколотить тоже не успела. Я не торчала там по собственной воле. Я очень устала. Адам Осипович продолжал разоряться.
— И чтобы мать твоя после онкологии сюда не возвращалась! Ты это слышишь?! Нет, ну ты посмотри, Поля, какая наглость! Разбила и еще молчит!
— Ну, ладно, будет тебе! — миролюбиво сказала жена. — Ну, что уж теперь. Ну, чашка, ну севрская. Что, убить теперь надо из-за нее?
