— Да! Но…
— Я же тебе объяснял, что это за машина. Будущее стало настоящим. Вот и все. Но прошлое от этого никуда не делось. Ты помнишь? Значит, это было. То, что должно было произойти, произошло. Как ты мечтал.
— Здорово! Слушай! А нельзя туда еще… На пару месяцев?
— Пожалуйста!
— Только… Тогда уже не на два месяца, а на полгода, ладно? Перескочу и через операцию, и через весеннюю сессию. И вообще, лето — это хорошо! Лучше зимы. Солнце, вода…
— Пожалуйста. Заходи.
— …Ох, Пашка, я, оказывается, попал в неприятнейшую историю. А я, ей-богу, ни сном ни духом. Мать плачет, комитет комсомола собирается, хоть уже каникулы начинаются. Да ты, наверное, в курсе, я же помню, что с тобой делился, да и разговоров было в институте полно… Я еще на полгодика, пока все остынут. А вспоминать — не переживать, вспоминать даже приятно. Пожалуйста, закрой за мной дверь.
А потом мне надо было осваиваться после института на работе, ехать в неприятную командировку, судиться из-за квартиры. А потом…
И совсем уже потом я лежал в гробу, обложенный цветами, и слушал (ведь все это, в конце концов был сон) взволнованную речь представителя общественности.
— Покойный профессор, — прочувствованно говорил он, — прожил долгую жизнь, полную больших и малых событий.
И я понял, закончил Авдюшко, что пора просыпаться. И что давно было пора. С тех пор я всегда с удовольствием проходил те два квартала от дома до столовой. И иногда даже жалел, что их не три.
