— Богини очень импульсивны, — бормочет Супайпа.
— Ты велел ей уйти? — допытывается индеец.
— Ей велишь, — ухмыляется Мореход. — Потом выйдешь из реанимации и велишь еще раз. Парень, где твой индейский пиетет? Богам не может приказывать никто, даже другие боги! В том-то вся и проблема…
Дамело представляет, каково оно — жить абсолютно свободным — и вдруг принимается хохотать. До слез, до боли в груди, до бессильно подгибающихся колен.
— Инти сказал мне… о-о-ох… — Одной рукой он цепляется за край умывальника, другой утирает мокрое от слез лицо. — Сказал, что Диммило свободен, а мы — нет. Так сказал, точно мы с ним чьи-то рабы. Ну ладно, я, предположим, раб. Его раб. А сам он? Выходит, тоже? Я чуть не взорвался, пытаясь понять, он-то — чей? А выходит, и я, и он — рабы самих себя. Мы себе приказываем и сами себя ослушаться не смеем.
— А хорошо было бы, если Мама Килья ему приказала. Уж она бы наше солнышко усмирила, — рассеянно кивает демон, явно думая о своем. — Да только не в ее это власти, в теле она, не в теле…
Индеец больше не пытается проникнуть в хитросплетения дьявольских дум. Это похоже на корни, срастающиеся во тьме в неразрывные клубки и тянущиеся к центру мира — или ИЗ центра мира. Если Амару не в силах распознать, зачем Мореход бросает человека наземь — чтобы вышибить из него дух или чтобы защитить от гибели — то последнему Сапа Инке и подавно не понять замысел бога. Богов. Лишь после того, как божества используют тебя, увидишь, смертный: все к тому и шло. С самого начала и до самого конца. Просто ты верил, будто сумеешь увернуться и прийти туда, куда хочется тебе. Не сумел. У богов отличная хватка и безупречный GPS.
— Пошли вон, — бросает Дамело Маркизе и Сталкеру. — А ты… — Он подходит к Тате и берет ее не за подбородок даже, а за лицо, накрывая ладонью до самых глаз — огромных, перепуганных глаз: — …ты живи и помни, что боги не довольствуются частью, они забирают все целиком. И обратно с них ничего не получишь. Супайпу благодари, что осталась собой.
— Да! — внезапно вскидывается повелитель инкского ада. — Благодари меня!
И несуразно кокетливым жестом подставляет колючую щеку. Тата, придя в себя, отпихивает индейца и с подчеркнутой, немного наигранной нежностью целует Морехода в уголок длинного, растянутого вечной ухмылкой рта. Супайпа незаметно подмигивает Дамело и потирает руки:
— Ну-с, главное горе-злосчастье мы прогнали, возвращаемся в Уака-дель-Соль?
— Вы возвращайтесь, а я еще побуду… тут. Мне надо, — неожиданно для себя бормочет Дамело.
