— Еще увидишь, — невесело улыбается индеец. — Хозяйка наша, мадам Без-пяти-минут-Эдемская.
— А-а-а… — рассеянно тянет Маркиза.
Странная реакция. Дамело ожидал взрыва интереса, но его кухарочке, похоже, дела нет до смены хозяев. Она самозабвенно вцепляется в собачку молнии на брюках, раскрывает, раздвигает ширинку, тянет вниз резинку трусов, словно кожуру с банана снимает. Индеец, оцепенев, наблюдает, как Маркиза, отвернув голову, вороватым, кошачьим жестом облизывает ладонь. Пара секунд — и влажные пальцы кольцом охватывают невозбужденный член.
Вот это наглость! — изумляется Дамело.
Вот это хватка! — хихикает Амару.
Вот это чутье! — подмигивает внутренний маньяк.
Кажется, его собрались отыметь прямо у плиты. И кажется, у него появилась сестра по несчастью, безбашенная, безоглядная и бесстыжая нимфоманка. Помощница кондитера в самых личных проблемах.
Тем временем Маркиза уже на полпути к успеху: Дамело слышит собственное рваное, сбитое дыхание, гул крови в ушах — громкие, такие громкие звуки, что за ними не разберешь ни шагов, ни голосов в зале. В любой момент их могут застукать. А девчонка вот-вот опустится на колени. Да и пора бы ей, честно говоря.
Совсем спятила? — хочет спросить индеец. И не спрашивает. Потому что ему тоже нужно. Потому что, будь оно проклято, я снова сорвался, пусть это будет стоить мне скандала, дюжины скандалов — мне нужно. Сейчас. Здесь.
Дамело необходимо срочно расслабиться, позволить телу верховодить. Пускай оно, не думая о последствиях, выбирает пластику, мимику, тембр, ошеломляет, обезоруживает, представляет хозяина таким, каким его хотят видеть. Нет, просто — хотят. Свое и чужое мимолетное желание — будто горячий душ, смывающий чувство стреноженности, несвободы. Движения тела, радар для подобных Дамело, выдают в эфир на понятной частоте непрерывное и откровенное «Меня — можно». Можно.
И незачем спорить с внутренним маньяком.
Лучше спорить с душой, когда она вздумает раскрыться и впустить. Всегда ведь не того выбирает, зараза. Из всех, кто предложит: доверься, попроси — обязательно отыщет самого хитрого, самого жестокого, самого непредсказуемого. Телу вовек не создать столько проблем, сколько душа наворотит между завтраком и ланчем, дай ей волю.
Значит, не давать. Воли душе — не давать, пусть растит в себе инстинкт самосохранения, задавленный телом, отключенный, уничтоженный в поисках грязного семиминутного счастья с теми, кто поймал твою волну, кого тоже можно — здесь и сейчас, без семинедельных брачных танцев и семиверстных романтических заходов. Пусть хотя бы душа хранит себя в целости.
