Он не шевелился.
Она тоже.
— Разве вам не нужно сейчас быть на сцене Королевского театра?
Она покачала головой:
— Уже нет.
— Зачем вы здесь, Венеция?
— Мне нужно кое о чем вас спросить.
— И вы думаете, я отвечу вам?
— Да.
Подойдя к нему совсем близко, она смело посмотрела ему в глаза. Его сердце забилось в три раза быстрее обычного.
— Это вы устроили пожар в моем доме?
— И вы еще спрашиваете, Венеция, — пробормотал он, содрогаясь от холодящих душу воспоминаний. Он горько усмехнулся. На шаг сократив расстояние между ними, он в упор посмотрел на нее и твердо произнес: — Нет, то был не я.
Ни один из них не отводил глаз, продлевая взаимную пытку. Линвуд видел, как пульсирует жилка у нее на шее, какой решимостью полны ее глаза.
— Вы убили Ротерхема?
Линвуд непроизвольно сжал челюсти.
— Эту тему я обсуждать не готов.
— Отчего же нет?
— На то есть причины.
В углу камеры промелькнула маленькая тень. С потолка медленно и ритмично капала вода.
— Какие же?
— И это тоже не подлежит обсуждению.
— Вы этого не делали, Френсис, не так ли?
Он вскинул бровь:
— Вы задаете один и тот же вопрос, лишь сформулированный иначе. Ответ на него будет прежним.
— В таком случае я перефразирую: я знаю, что вы этого не совершали.
— Опасные слова из уст главной свидетельницы обвинения, Венеция.
В ее глазах отразились вина и печаль, она тут же потупилась. Справившись с эмоциями, снова посмотрела на него:
— Мы связаны клятвой честности, Френсис. Она сопровождала нас на протяжении всей нашей игры.
— Выуживание правды из другого в обмен на собственные откровения.
— Да, — негромко отозвалась она.
Их взгляды встретились, выдавая подавляемые чувства, которые они до сих пор испытывали друг к другу.
— Вы ничего не сказали в ответ на обвинение в убийстве, потому что, признавшись в его совершении, солгали бы.
— А быть может, я промолчал потому, что ложью явилось бы отрицание?
— Вас повесят, Френсис.
— Вероятнее всего, да.
— Своим молчанием вы лишь убеждаете всех в собственной виновности в преступлении, которого не совершали.
— И какой здравомыслящий человек станет так поступать?
Он поспешно отвернулся, опасаясь, что Венеция может о чем-то догадаться.
— Никакой, если только он не защищает кого-то.
При этих словах Линвуда сковал ледяной холод.
— Вы как-то сказали мне, что Ротерхем причинил боль близкому вам человеку.
Линвуд все еще стоял к ней спиной, хотя понимал, что должен повернуться и защищаться. Им овладел такой ужас, что стало трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. Он стоял очень тихо, пытаясь вернуть самообладание, притвориться, что ничего особенного не происходит.
