— Для каких раненых?
— Для раненых на войне.
— На той? На Отечественной?..
— На той.
Дюк шла по тропинке впереди Юльки, и Юлька видела ее светлый пушистый затылок с прямыми, как солнечные лучи, волосами, которые не завивались, ведь не завивались же крупными отцовскими кольцами!
— Но какие же они теперь раненые! Прошло столько лет! Они и сами-то, наверное, забыли, что их когда-то ранили. — Юлькин голос звучал словно со стороны, и странно было прислушиваться к нему, совсем незнакомому…
— Они не забыли, — резко сказала Дюк, не поворачиваясь к Юльке. Может быть, это другие забыли…
— Но нельзя же все время помнить об этом, — сказал со стороны раздраженный Юлькин голос. — Так и жить нельзя будет, если все время помнить об этом!
Дюк сразу остановилась и повернулась к Юльке:
— Так не живи!
Юлькино лицо дрогнуло — словно ему стало больно, словно Юльку снова хлестнули по лицу, как тогда, в темноте, на лестнице…
— А я видела тебя раньше, — уже спокойнее и мягче сказала Дюк, снова шагая по тропинке впереди Юльки. — Мне было шесть лет, а тебе и пяти тогда, наверно, не было. Ты сидела на диване у деда в комнате и мастерила какие-то самолетики из красной бумаги. И ревела, потому что они не летали. Отец приезжал, чтобы со мной увидеться. А твоей матери говорил, что едет с тобой просто в гости к деду. Она ведь про меня так ничего и не знает…
Озеро уже виднелось за деревьями, уже можно было различить мелкие волны с морскими пенными барашками на гребнях, а Юлька все еще не придумала, что ответить Дюк на это «не живи!»
Тропинка выросла в пологую, хорошо утоптанную дорогу, свернула к железнодорожной линии, а Юлька все молчала.
— Мы здесь с дедушкой часто на лыжах катались. Один раз я ногу растянула, и он меня тащил до самого верха. А ведь ему тогда было уже шестьдесят восемь.
Да. Это верно — дед никогда не носил Юльку на руках. Но зато Дюк никогда не слышала отцовских песен. Он не пел ей их. Не пел!.. И волосы ее не завиваются в кольца, а у Юльки завиваются! И у Юльки красивый и громкий голос. Точно такой же красивый и громкий голос был у отца!.. И что знает эта Дюк о его песнях? О старом майоре, которому не спится, когда из-за далеких гор приходит гроза? Или о трех товарищах из города Эн, замученных фашистами?..
— Неправда! — голос вернулся к Юльке и не звучал больше со стороны. Вранье! Ты на него ни капли не похожа! Ни капли!
Дюк остановилась, пропустила вперед Юльку, отстала…
Теперь они стояли в добром десятке метров друг от друга, и озеро упрямо хотело прорваться на кусочек земли между ними, лизало берег, заскакивало волнами почти к самым Юлькиным ногам. Юлька отбежала еще дальше и от Дюк, и от озера. Пусть оно лижет Дюковы туфли, у Юльки же, если не считать тех предателей, эти туфли на ногах последние. К тому же надо беречь от простуды свой красивый голос!
