Мальчик отвечал резко, враждебным тоном, и Хесусо досадливо нахмурился. Тогда, решив, видимо, поправить дело, ребенок улыбнулся, доверчиво, ласково.
— Не смей грубить, — начал было старик, но тотчас, обезоруженный улыбкой, сказал мягко: — Ты почему же не отвечаешь?
— А зачем вы спрашиваете? — с непонятным простодушием возразил мальчик.
— Что-то ты хитришь. Может, удрал из отцовского дома?
— Вовсе нет.
Старик задавал свои вопросы, не проявляя ни малейшего любопытства, монотонно, словно выполнял условия какой-то игры.
— Или натворил что-нибудь?
— Вовсе нет.
— Или выгнали тебя за озорство?
— Вовсе нет.
Хесусо почесал в затылке, сказал лукаво;
— А может, просто у тебя пятки зудят, ты и двинулся в путь, так, что ли, бродяжка?
Мальчик не отвечал; прищелкивая языком, принялся притопывать, приплясывать, покачивать бедрами.
— И куда же ты теперь идешь?
— Никуда не иду.
— А чем занимаешься?
— Сами видите.
— Порядочным свинством.
Больше старый Хесусо не нашел что сказать. Молча стояли они друг против друга, и ни один не решался посмотреть другому в глаза. Смущенный этим странным молчанием, не зная, как с ним покончить, старик пошел дальше; он шагал переваливаясь, будто какой-то сказочный зверь, огромный, неуклюжий; и вдруг, полный смятения, понял, что нарочно шагает так, хочет позабавить мальчика.
— Пошли? — спросил старик просто. Мальчик, ничего не ответив, двинулся вслед за ним.
Остановились у дверей дома; Усебия разжигала очаг. Дула изо всех сил на кучку щепок и листков пожелтевшей бумаги.
— Посмотри-ка, Усебия, — робко сказал Хесусо. — Посмотри, кто пришел.
— Угу, — пробурчала она не оборачиваясь и снова принялась дуть. Темные тяжелые руки Хесусо легли на худенькие плечи мальчика, он подтолкнул его, поставил впереди себя, чтобы жена увидала.
— Да посмотри же!
Раздраженная, она резко повернулась да так и застыла, вглядываясь в лицо ребенка слезящимися от дыма глазами.
— А?
Суровое лицо старухи постепенно смягчилось, засияло нежностью.
— Ага. Это кто же?
Мальчик улыбался, Усебия улыбнулась в ответ.
— Ты кто?
— Не спрашивай, только время зря потеряешь, он все равно не говорит, такой негодник.
Женщина смотрела на ребенка, вдыхала его запах, улыбалась ему, она, казалось, понимала что-то, ускользнувшее от Хесусо. Потом очень медленно пошла в угол, порылась в красной тряпичной сумке, достала галету, желтую, старую, твердую как железо. Протянула галету мальчику; он с трудом жевал тугую массу, а женщина все поглядывала то на мальчика, то на старика с изумлением и какою-то странной тоскою. Тонкая ниточка воспоминания ускользала, женщина мучительно пыталась ее поймать.
