Теперь остались в храме молитвы его Святой Деве, остались десять зажженных свечей; но не осталось денег на обратный путь.
Придется искать какую-нибудь работу на несколько дней, чтобы собрать сколько надо на дорогу.
Работу он нашел скоро. Завел в харчевне разговор с какими-то пеонами, они сказали: тут поле чесночное у одного с Канарских островов, к нему и сходи. На другой день на рассвете он начал работать.
Согнувшись над бороздой, размеренными движениями взмахивал он мотыгой, низко опущенная голова вздрагивала при каждом ударе. И при каждом ударе вырывался хриплый вздох из черной обнаженной груди. Влажно, сонно пахла взрытая земля, меж комьев он видел свои грязные, в ссадинах ноги. Иногда он останавливался, поднимал голову, тыльной стороной ладони отирал пот со лба и, опершись на мотыгу, глядел вдаль. Узкое поле между холмами, чередующиеся прямоугольники свежевскопанной земли и зеленых посевов, дальше лес закрывает горизонт, возле леса — еще один пеон; ближе, в тени огромного мангового дерева, перед хлевом, разлегся островитянин, хозяин поля, а рядом с хлевом — хозяйский дом, а там на низенькой галерее стоит дочка хозяина, мулатка в платье из яркого ситца в красных и синих цветах. Но ярче всего — глубокая зелень чесночного поля, разлив гладких высоких стеблей. Он снова согнулся над бороздой, принялся за работу. С каждым ударом — хриплый выдох, сотрясающий все тело. Пот каплями стекал со лба, падал на лежащую вдоль борозды безобразную его тень, похожую на силуэт зверя.
Внезапная свежесть прокатилась по телу, охолодила лоб. Ветер. Он снова выпрямился и снова взглянул на чесночное поле. Гладкие стебли чуть-чуть колебались. Он повернулся навстречу ветру, открыл рот, зажмурясь, стал ждать. И тотчас же накатил острый запах чеснока. Жгучий озноб пронизал тело. Он проглотил слюну, в горле пересохло. Глубоко, жадно вдыхал он терпкий теплый аромат. Приложил руки к груди, волосы под ладонями, казалось, вздыбились. Тогда он открыл глаза и опять взглянул на галерею хозяйского дома. Платье в цветах по-прежнему там. Он смотрел пристально, изо всех сил стараясь разглядеть мулатку. Запах чеснока проникал в поры, наполнял тело.
Он видел ее всю так, словно она стояла рядом. Говорил с ней; в запахе чеснока была она. Ее горячая кожа. «Ты меня сожжешь, мулатка». Черный узел ее волос, он хватает его, тянет назад, и она приоткрывает полные губы. «Я тебя съем, мулатка». И вот ее руки обнимают его, сжимают так крепко, что перехватывает дыхание. «Чесноком пахнет, мулатка». И они исчезают, растворяются в густом теплом мареве.
