Хосе Габино все старается рассмотреть получше свой нос. И по-прежнему видит синее пятно. Он опять хлопает ладонью. Но это не муха. Пятно осталось. Хосе трет нос, но пятно не сходит.
— Проклятая тварь. Она меня укусила.
Хосе Габино не по себе, нехорошо как-то. Сколько времени сидела синяя муха у него на носу и вливала яд в его жилы?
Он тяжело поднимается. Болезнь бродит по телу. Хосе надевает на палку узелок со своим добром, закидывает палку за плечо. Сдвигает шляпу на затылок. Выходит из тени дерева на солнце и, слегка волоча ноги, отправляется в путь по тропе.
Он шел медленнее, чем обычно. Всякий раз, как встречалось дерево, останавливался отдохнуть в тени. Идти было трудно, знобило. В голове гудело, казалось, синяя муха все еще летает над ним и жужжит. Вдали завидел он ранчо Марии Чусены, белыми пятнами двигались по двору куры.
— Мария Чусена даст мне какое-нибудь питье. Если найдется у нее настой ящериного корня, я сразу выздоровею. Как рукой снимет.
Хосе Габино вошел во двор ранчо, уселся под густым деревом. Куры рылись в земле, что-то клевали. Индюк с шумом распускал хвост. Хосе Габино сплюнул вязкую слюну. Во рту пересохло.
От голода сводило челюсти. Из этой вот беленькой курочки получился бы добрый бульон с золотыми бляшками жира. А индюка зажарить. Ел бы да ел, все косточки бы обсосал.
Совсем недавно он сумел бы в один миг схватить курицу, вон она, совсем рядом, поклевывает что-то под деревом. А сейчас не может. Тяжел стал. Курица захлопает крыльями, побежит, перебулгачит весь двор. А может, попробовать, чем черт не шутит! Почти сам того не замечая, он пригнулся, потихоньку стал тянуть руку к курице. Будто змея подползала. Еще немного, и он прихлопнет курицу, схватит за шею.
— Эй, Хосе Габино, ты куда это подбираешься?
Голос Марии Чусены, из дверей дома. Он быстро спрятал руку, сделал несчастное лицо.
— Еле добрел до тебя. Настою хочу попросить. — Мария Чусена хорошо знала его.
— Ладно. Только смотри у меня, Хосе Габино, к курам и близко не подходи. То ты, то лиса — скоро ни одной курицы, ни одного индюка в наших краях не останется.
Он улыбнулся заискивающе. Плотная смуглая индеанка приближалась к Хосе, глядела на него насмешливо, недоверчиво.
Хосе Габино поднялся, ответил ей так, как всегда отвечал на подобные обвинения, сам не зная, свои ли слова говорит или слышал их где-то:
— Да нет же, неправда, Мария Чусена. Все злоба людская. Не ворую я ни индюков, ни кур. Они, понимаешь, сами за мной идут, по своей охоте.
