Счастливых снов было мало. Теперь он уже не помнил их содержания, но тогда ощущение счастья, любви, тепла столь безраздельно и ошеломляюще пронизывало маленькое существо, что уже потом согревало его еще долгие ночи. Единственное, что он помнил и осознавал в этих снах, это осязаемое присутствие. Это была, кажется, девушка, может быть, даже девочка. Конечно, старше его, маленького. Стройная. Одетая в какое-то неясное платье, иногда в платке.… Или и это ему казалось? Он совершенно не помнил или не видел ее лица. Она сидела на скамье, стоящей на зеленой луговине позади их дома. И больше ничего. Только любовь. Океан любви. Теплая волна, захлестывающая, согревающая, обнимающая, поднимающая в небо и бережно несущая маленького мальчика. Он впитывал эту любовь каждой клеточкой своего существа. Он дышал ею. Он плакал утром от пережитого счастья и горя, что этот сон, может быть, никогда не повторится.
Она и сейчас звучит в нем ускользающей мелодией. И, сверяясь с этим застывшим звуком, он искал ее всю свою жизнь. Во всех женщинах, с которыми сталкивала его судьба. Найдет ли он когда-нибудь ее? Или не дай бог ему ее найти? Что это было, и кто это был? Кто это был и куда он исчез? Господи! Как ему холодно и одиноко теперь!
— Ты веришь в ангелов?
Они ехали в его очень приличном красном «мустанге», она утопала в мягком кожаном кресле, положив ноги на приборную панель, и платье шелестело у нее на талии.
— Да.
— А что такое ангелы?
— Не знаю.
— Разве можно верить, не зная?
— Знать — это не значит верить. Я верю в то, во что мне хочется верить. Мне хочется, чтобы ангелы были. И я в них верю.
— Интересно. Мало ли чего тебе хочется. Тебе хочется, чтобы твоя жена была тебе верна, и ты в это веришь, а она вытворяет в это время, бог знает что.
— Поэтому у меня нет жены.
— То есть ты не знаешь, есть ли ангелы?
— Я верю, что они есть.
— Но не знаешь наверняка? Как же ты пишешь книги? Ведь писатель должен все знать!
— Почему все?
— Ну, вот в цирке клоун. Он всех смешит, повторяет трюки за гимнастами, падает, кувыркается. Но ведь чтобы делать это легко, он должен уметь делать все это лучше всяких гимнастов! Так и писатель. Ведь в своих книгах ты описываешь чужие жизни, значит, все должен уметь.
— Сравнение с клоуном не вполне уместно. Клоун в центре арены, он сам главное действующее лицо, а писатель за кадром, извне.
— Но ведь ты же сам говорил, что все должен пропустить через себя, значит, ты тоже в центре арены!
