Когда смолкли клавикорды, Варвара Тихоновна распорядилась начать танцы. Муж её торопливо выбежал, и вскоре в зал вместе с ним вошли полковые музыканты.
Радищев удалился в одну из комнат. За ним последовали Сумароков, Бахтин, учитель семинарии Лафинов и ещё два чиновника — друзья Панкратия Платоновича, любившие поспорить о книгах и искусстве.
— Великолепная игра! — восхищался один из чиновников. — Так может играть только женщина с чувствительным и добрым сердцем…
Радищев возразил:
— Иногда музыка рождается и жестокосердечным исполнителем…
— Надеюсь, сказано не о Варваре Тихоновне?
— Н-да-а! — протянул Александр Николаевич и устало сел на диван. Он задумался. По лицу его скользнула грусть.
— Нужны годы, чтобы сделать человека умным и добрым, господа. Годы-ы!
Ему хотелось перекинуться сейчас свежим словом, выслушать сокровенные мысли других, провести часок в дружеской беседе, чтобы забыть калмыцкую девочку и Варвару Тихоновну, умеющую обвораживать людей показной сердечностью и добротой.
— Почему годы? — бойко возразил Радищеву учитель, семинарии и подсел к нему. Живые глаза учителя блестели и раскрасневшиеся щёки выдавали возбуждение.
Александр Николаевич уловил в них огонёк спора.
— Молодой человек, — сказал он, — не знаю, как вас по батюшке…
— Лафинов, — отозвался тот.
— Прошу извинить, — сказал Панкратий Платонович, — Иван Андреевич Лафинов, преподаватель философии и красноречия, усерднейший автор «Иртыша»…
Радищев и Лафинов привстали.
— Прекрасный проповедник! — отрекомендовал его Сумароков.
— Господин Радищев сумеет оценить меня сам…
— Присядемте, господин Лафинов, — сказал Радищев, улыбаясь новому собеседнику, человеку, видно, просвещённому, любознательному, и продолжал:
— Великие преобразования в обществе быстро не совершаются, они накапливаются на протяжении десятилетий…
— Я вижу новую эпоху, — едва сдерживая свои чувства, проговорил Лафинов, — она не за горами…
— Разумное семя сначала размножают, — как можно спокойнее сказал Радищев, — чтобы получить его обильные всходы.
— Ждать — проиграть, взять сейчас — увидеть исполнение желанного, — запальчиво сказал Лафинов.
Он весь пламенел, когда его что-нибудь волновало. Лафинов пытался свести разговор к Франции, но Радищев избегал этого. Он знал: в Тобольске много говорили о событиях в Париже, что они нашли отклик в горячих сердцах сибиряков. Александр Николаевич ждал, что Лафинова поддержит Сумароков, и не ошибся.
— Франция открывает новую эру человечества, — произнёс Панкратий Платонович и посмотрел на Радищева.
