Настасья в знак согласия покивала головой, укутанной тёплыми платками и шалью.
— Будет, будет! — оживлённо проговорил Радищев и вдруг поверил своим словам. Отдохнуть и ему было необходимо, дорога изрядно утомила его.
Радищев разместился в одной из двух комнат, простенько меблированных, с окнами, выходящими в сторону Иртыша, а в другой расположились Степан и Настасья.
Незаметно спустился вечер. Синие сумерки вползли в комнату. Александр Николаевич подошёл к окну. Из-за тёмной полоски горизонта выкатывался оранжевый шар луны. Думы о своей жизни не покидали Радищева. Тревога за детей и Елизавету Васильевну щемила сердце. Где-то в глубине теплилась надежда на освобождение, несбыточная, но волнующая больше всего его душу.
В комнату тихо вошёл Степан с зажжённой свечой и остановился возле дверей. Радищев стоял к нему спиной против окна, упираясь руками о косяки. Он быстро повернулся и молча, видимо всё ещё занятый своими мыслями, посмотрел на слугу.
— У Настасьи самоварчик готов, чайку не желаете?
Степан подошёл к столу и вставил горящую свечу в медный подсвечник.
Радищев припомнил его слова, переспросил:
— Так надобен роздых, говоришь?
— Знамо.
Александр Николаевич подсел к столу и заглянул Степану в глаза.
— Может в душе каешься, что поехал? Скажи, отправлю обратно. На полпути мы, дальше труднее будет.
Добродушные глаза Степана часто замигали.
— Напраслину не возводите на меня, Александр Николаич. Никто нас с Настасьей не неволил, сами пожелали.
На душе Радищева отлегло.
— Не обижайся, Степан, не тебя, себя пытаю… А сейчас стаканчик чайку…
В дверях стояла Настасья с самоваром в руках, влажные глаза её блестели.
— Совсем по-домашнему! — воскликнул Радищев, увидев Настасью. — Что это значит?
Степан поспешил ответить:
— Настасья свой самоварчик достала. С ним будто в родном Аблязове, на душе веселее.
— Очень хорошо! — проговорил Радищев и оживлённо добавил:
— Скорее к столу. Чашки, чашки сюда!
Чай пили втроём. За дорогу Степан и Настасья привыкли есть вместе с Александром Николаевичем. Впервые за всё время они говорили о простых, обыденных вещах, ощутив тёплый домашний уют.
— Скоро и рождество христово, — сказала Настасья. — Святки. В Аблязове-то молодые на Тютнаре по льду катаются, а вечерами — гадают…
Александр Николаевич вслушивался в её слова и, улавливая тоскливые нотки в голосе, думал, какая грусть лежит сейчас на душе этой женщины, решившейся вместе с добрым Степаном ехать в такую даль.
