Ведь вы хотите жить в стране, у которой только два союзника: армия и флот, — Элия повторила слова, сказанные давно и неправдиво, и мне пришлось засучив рукава выправлять всю историческую ситуацию скопом — и было хорошо, что править ситуацию с историей всегда проще, чем вымыть подъезд:
— Я хотел бы жить в стране, у которой были бы другие союзники.
— И — какие? — спросила она, и я ответил, перед тем как замолчать, готовясь уже к следующему ее вопросу:
— Совесть и здравый смысл…
…Сказав это, я замолчал.
Довольно часто случалось так, что — кто-то неправильно истолковывал мои слова.
Теперь я столкнулся с тем, что было неправильно истолковано мое молчание.
Видя, что я молчу, Элия проговорила:
— Вы, конечно, считаете себя самым великим народом. — И в ответ мне пришлось слицемерить — сделать вид, что все проходящее мимо меня проходит мимо.
А я просто сижу и пишу картины:
— Элия, я не могу говорить от имени всех людей всем людям, — соврал я, не зная, как сказать правду: как будто художник занимается чем-нибудь иным всю жизнь.
Хорошо еще, что моя гостья была совсем молодой и пока не понимала этого — а объясняют ли это на факультете истории искусств Московского государственного университета, я не знал.
И все-таки мне пришлось пояснить свою мысль, оправдав свою трусость:
— Понимаешь, народ, считающий себя великим, — это народ настолько глупый, что уверен в том, что учиться у других народов ему нечему.
Такой народ уверен в том, что может учить другие народы.
Я не знаю, как остальным россиянам, а мне есть чему учиться у других.
А о том, что, по-моему, называние себя великим — это признак вырождения народа, я говорить не стал.
Может, потому, что для самого меня — это вопрос спорный.
А может, потому, что — бесспорный.
В одном я уверен: россияне до тех пор не начнут становиться великим народом, а Россия великой страной, пока оба будут уверены в том, что они уже великие.
— Но ведь вы же считаете себя особенным, исключительным народом, отличающимся ото всех.
— Понимаешь, никто не станет спорить с тем, что каждый народ имеет свои отличия.
Но мне всегда казалось, что то, что объединяет людей, для художника куда важнее, чем то, что их отличает, — ответил я.
А про себя подумал: «Народ мы, конечно, исключительный. Нам бы еще нормальным стать…»
…С другой стороны, Россия давно уже страна расистская.
— Во всем евреи виноваты, — сказал мне однажды один мой нетоварищ. — Читал я тут одну газету…
— Я даже знаю, какую именно газету ты читал, — перебил я его.
