…И тут мне пришло в голову предложение, хотя и не претендующее на эксклюзивность, но все-таки на что-то годное:
— Злата, а ты не хотела бы попозировать мне для картины?
— Это в смысле — голая? — насторожился ее голосок.
— В принципе, ты определилась совершенно верно.
— Значит — голая? — утвердилась она, а я вздохнул:
— Значит — в смысле.
— Интересно, — призадумчиво прошептала девушка.
— Что тебе интересно?
— Интересно, как вы меня изобразите одетой только в один смысл?
— Это уже моя забота, — призадумчиво прошептал я, представляя себе эту девушку одетой только в мой взгляд.
— А это — как?
— Это так, что я хочу написать с тебя картину; но до тех пор, пока мы не начали, у тебя есть возможность отговорить меня от этой затеи.
— А почему вы хотите написать картину именно с меня?
— Потому что я создаю спорные произведения искусства, а ты — произведение искусства бесспорное…
— … А вы всегда говорите правду? — спросила она, помолчав секунды полторы.
— Да, — честно соврал я…
— …Понятно, — вздохнула Злата.
— Что тебе понятно? — переспросил я, уточняя — к чему относится этот вздох: к тому, что ей нужно будет раздеться, или к тому, что мне придется писать картину?
— Понятно, что вы меня распнете, а я даже не буду знать — зачем мне это нужно?
Может, объясните?
— Не объясню, Злата, — я говорил серьезно; и мою серьезность подтверждала улыбка.
— Почему?
Сами не знаете?
— Знаю.
— Что знаете?
— Знаю, что любой человек найдет тысячу аргументов в пользу того, чтобы распять другого человека.
И две тысячи — в пользу того, чтобы не быть распятым самому…
…Ее мысли довольно замысловато побродили по лицу и вылились в вопрос, довольно неожиданный, если вдуматься.
А если не вдумываться — то вполне нормальный:
— Вы целомудренный человек?
— Наверное, — ответил я, — Только в моем возрасте это называется уже по-другому…
…Ее слова заставили меня задуматься.
Когда, не стерпев моего пьянства, все жены по очереди оставили меня, а я бросил пить — мне как-то удавалось обходиться подружками моих бывших жен.
Потом пришло время обратиться к совсем уже посторонним женщинам — самим бывшим женам.
А теперь я, случается, обращаюсь к кому попало.
Кто-то скажет, что это — верх целомудренности.
А кто-то, что целомудрие и я — жители с разных улиц…
…И, помолчав немного, я добавил:
— Злата, возможно, я просто не знаю: что это такое — целомудрие. — И тут же нарвался на ответ:
— А мне что-то и не хочется разбираться в том — знаю я или не знаю, что такое целомудрие.
