Оклад директора канцелярии комитета о раненых был весьма и весьма скромен. А жил он очень даже на широкую ногу.
Дабы объяснить, дабы запудрить, задурить петербуржцам головы, Александр Гаврилович и придумывал истории о своём совершенно особенном исключительном карточном счастье. И им, этим историям, зачастую верили. Как верят обычно чужому нежданному счастью, верят в само существование на свете счастливчиков, которым может что-то вдруг привалить от капризной фортуны.
А на самом-то деле был Политковский, думаю, так себе игрок, скорее даже неудачливый, чем удачливый. Но карты он обожал, — это правда —, так же, как и женщин, среди коих, кстати, более всего предпочитал балеринок, или же, в крайнем случае, певичек, как правило, из итальянской оперы. А главное, был преловкий и пренаглый вор. В противном случае не было бы у него ни роскошных карточных вечеров, ни балеринок, ни всяческих иных удовольствий, до коих был он великий охотник.
Так что исчезновение выкраденных из бюджета гигантских сумм более или менее объяснимо, мне кажется.
В общем, дело было отнюдь не в ласковости фортуны, а в том, что герой наш на протяжении многих лет беззастенчиво крал.
Когда государь закончил ознакомление с рапортом Долгорукова-Паскевича, он уже не рвал и не метал. Совсем наоборот. Скорее император был очень сильно растерян, чего, кажется, с ним сроду не бывало. Растерян и подавлен. Тут уже было не до ярости, на которую частенько он был горазд.
Николай Павлович сидел недвижно, сильно сгорбившись. Даже как-то обмяк, что ли. Вся его атлетическая фигура стала походить в тот момент на надувную игрушку, из которой выпускают воздух.
Большие выпуклые стеклянистые синие глаза подёрнулись вдруг какой-то непонятной мутью. Губы, складываясь в гримаску отвращения, что-то невнятное вышёптывали, невнятное и явно малорадостное.
Но император достаточно быстро справился с овладевшим им небывалым отчаянием, и решительно вскочил, обретя прежнюю уверенность и даже самоуверенность, всем видом показывая, что сейчас будет действовать, ну просто незамедлительно действовать, и весьма решительным образом.
Мускулы в громадном императорском теле налились. Взгляд обрёл всегдашнюю безапелляционность и жёсткость, полнейшее отсутствие сомнений. Даже обозначившаяся лысина обрела прежний блеск, напоминая носок начищенного сапога.
Да, имело место ужасающее воровство, да, оно было регулярным, да главный виновник всего происшедшего исчез. Всё так. Но нельзя сидеть сложа руки, нельзя опускаться.
