Раненых было трое, причем, двое были без сознания, а третий, с виду явный комиссар, пытался стрелять, когда поручик Успенский накрыл их убежище. Правда, выстрелить он не успел, – сестра милосердия, находившаяся рядом, вырвала из рук комиссаришки револьвер, чем, весьма вероятно, спасла непутевую голову студента-химика. Когда я добрался до всей этой компании, тяжелораненые, как им и положено, лежали молча, комиссар мешком валялся на земле под присмотром двух юнкеров, а сестра милосердия, довольно миловидное белокурое создание, сидела рядышком и что-то бормотала. Я прислушался и уловил нечто вроде «белые гады» и «убейте сразу».
Первым делом я поинтересовался , что, собственно, случилось, но юнкера лишь пожали плечами, а возникший вслед за мной поручик Успенский предположил, что девица готовится к мученической смерти. Я подумал, что поручик, вероятно, прав. Вообще-то мы сестер милосердия не обижали. Дроздовцы и марковцы, насколько мне известно, тоже. А вот господа из бригады Витьки Покровского – это дело другое. Про Андрюшку Шкуру и его башибузуков и говорить нечего. Впрочем, красные вели себя не лучше.
Вскоре новость облетела весь наш отряд, и сзади меня выросла целая толпа. Я цыкнул на любопытных, велел не пугать даму и, приказав разобраться с комиссаром, пошел докладывать. Штабс-капитан Дьяков рассудил как Соломон, дав указание взять пленную в качестве сестры милосердия в наш отряд, а раненых присоединить к нашим вплоть до выздоровления. Он начал было распоряжаться и по поводу комиссара, но тут поблизости треснула пара выстрелов, и штабс-капитан Дьяков сообразил, что с комиссаром уже все в порядке.
Мне некогда было заниматься этой историей дальше, и я пошел проверять пулеметные гнезда. С пулеметами вышла загвоздка. Собственно, пулеметы были в порядке, а вот пулеметчиков теперь явно не хватало. В январе, когда нас было еле-еле на взвод, я ставил к пулуметам офицеров, но теперь им нужно было заниматься взводами, тем более, что прапорщик Немно честно признался, что с пулеметом он дела не имел. Вот нивелир, – это дело другое… Прапорщик Мишрис радостно потянулся к «гочкису», но я посмотрел на него достаточно хмуро и велел почистить имевшийся во взводе «максим». В конце концов, я нашел троих юнкеров и одного бывшего красноармейца, которые вроде бы что-то в пулеметах понимали. Юнкеров я поставил к «максимам», красноиндейца решил покуда попридержать в резерве, а «гочкис» отдать поручику Голубу. Через некоторое время я обнаружил, что поручик вооружил пулуметом того самого Семенчука, который произвел меня в «товарищи». Я хотел было вмешаться, но потом решил оставить все как есть. В конце концов, поручику было виднее.
