— Вот здесь Дука с автоматом ходит, а ты, бедная, клопов в тюрьме кормишь…
— Что вы от меня хотите? — прервала его Вера.
— Назови всех подпольщиков.
— Сами ищите.
— Не запирайся. Твоя подружка Зина, — Замотин приврал, — о тебе все сказала. Ты связная и знаешь адреса подпольщиков.
— Сука!.. Если она сказала тебе про это.
— Ничего, я тебя тоже перекрещу. — Замотин щелкнул языком. — На то меня и Батей величают. — В комнату ввалились двое подручных.
Фомину растянули на лавке. Замотин сорвал платье и принялся хладнокровно стегать…
Он выходил из себя: никак не мог понять, почему она так стойко переносит пытки.
— Хара́ктерные девки мне попались, — жаловался Замотин Шпейеру. — Смугленькая, Голованова, молчит, будто язык проглотила, а эта Фомина лается, как собака.
— Следствие — это прежде всего поиск тропинки к душе, — сказал Шпейер с чувством превосходства над Замотиным и этим больно ранил его. — Дай-ка мне одну из них. — Слова прозвучали явно хвастливо.
Фомину отправили в госпиталь. Она подумала, что замотинские кошмары миновали.
Однажды за Фоминой пришел Шпейер. Посадил ее в легковую машину, отвез в полицию на Брянск-второй. Со скрипом отворилась дверь. И Фомина увидела мать. Анастасия Афанасьевна обхватила ее и зарыдала.
— Жива! Жива!
Шпейер любовался этой сценой. Потом взмахнул рукой, и солдаты ввели в комнату брата Фоминой — Генку, опухшего от побоев.
— Он партизан и бандит. Приговорен к расстрелу, — сказал Шпейер. — Он подкладывал мины под наши поезда. Но мы можем пощадить его, если дочь ваша, Вера, во всем признается.
В тяжелой, напряженной тишине щелкнул предохранитель парабеллума. Анастасия Афанасьевна припала к коленям дочери, заголосила по-бабьи, как по покойнику:
— Расскажи им, Веруся, расскажи… Пожалей мать… расскажи.
— Молчи, Верка, не будь дурой, — глухо выговорил Генка. — Все равно они…
Шпейер ткнул дулом парабеллума Генку в бок.
По телу Анастасии Афанасьевны пробежала судорога. У нее уже не было сил кричать. Она, стоя на коленях перед дочерью, рвала волосы и шепотом вымаливала:
— Ты и меня убьешь.
Фомина не выдержала, бросилась к Шпейеру.
— Я все скажу, только прекратите!.. — рухнула на стол и разрыдалась.
— Давно бы так, — Шпейер вытер вспотевшую лысину и кивнул Анастасии Афанасьевне: — Иди домой и жди своего щенка.
— Дура!.. — закричал Генка, но его с матерью тут же вывели.
Приехав в абвер, Шпейер снисходительно хлопнул Замотина по плечу.
— У меня Фомина заговорила.
