Вася появился на Республиканской на второй же день.
— О, какой молодец вымахал! — обнимал его Серафим, не видевший племянника лет десять.
О себе Вася рассказывал скупо. По заданию чекистов он переходил линию фронта. В последний раз наткнулся на засаду, попал в лапы к фашистам, его отправили в лагерь под Смоленском.
— А оттуда удалось сбежать, — закончил Вася.
Разговор зашел о взрыве на заводе и диверсиях на станции.
— Действуют люди, — вздохнул Олег. — Познакомиться бы с ними!
— Я могу разузнать, — вызвался Вася и пристально посмотрел на своих дядюшек.
Прошло несколько дней. Вася привел на Республиканскую двух парней и девушку в эскимоске. Это были Новиков — «Старшой», Коля Горелов и Валя. Она уже несколько дней, выполняя поручение горкома, работала в Брянске — создавала подпольный фронт. Ей здорово помог Никифоров: у него оказалось много надежных, смелых друзей.
Разговор долго не клеился. Гости присматривались к хозяевам, хозяева к гостям. И те и другие понимали, что затевается игра, где ставка — жизнь, и не спешили раскрыть карты. Серафим и Олег взвешивали: способны ли эти юнцы потянуть серьезное дело, а Валя и Новиков хотели узнать, чего стоят Семеновы.
Затянувшееся молчание грозило вылиться в недоверие. Первым раскрыл карты Серафим. Он поднялся из-за стола, подошел к окну, вытащил из-за рамы сверток, развернул его. Все увидели партбилет.
— Я — коммунист. Иду с партией почти двадцать лет…
Холодок недоверия растаял, будто в дом ворвалась летняя теплынь. Все почувствовали себя детьми одной матери, имя которой — Родина. Широкая солнечная улыбка озарила лицо Коли Горелова. Удобнее, по-домашнему, уселся на стуле Новиков. Как солдаты осажденной крепости, внезапно получившие подкрепление от основного войска, радовались все трое Семеновых.
Разговор пошел о делах — о положении на фронте и в городе. Все понимали, что немцам удалось запугать жителей Брянска. Но за безмолвием и страхом скрываются ненависть и ярость. Улицы и дома стали баррикадами, хотя и молчат пока.
— Действовать надо осторожно, — предупредил «Старшой».
— Надоело трусить, — Коля Горелов повернулся к нему: — Можно подумать, что у нас заячьи сердца.
— Осторожность — не трусость, а скорее уменье, — поддержала «Старшого» Валя.
Семеновы получили задание.
