— Георгина, что значит — ты не можешь поехать? Я этого совершенно не понимаю. В противном случае меня бы здесь не было.
— Ты же знаешь, что я должна ухаживать за папой. Должна.
— Георгина, послушай. Твой отец, в отличие от моего, совершенно здоровый и полноценный человек. Он может прожить еще двадцать лет. Вероятнее всего, и проживет. И ты что, все это время намерена быть при нем сиделкой?
— Разумеется, нет. Но у него было нервное расстройство, Кендрик, и произошло оно, по крайней мере отчасти, и по моей вине, и пока еще его состояние очень неопределенно. Здесь за ним ухаживать некому, за исключением только Няни и миссис Тэллоу. А кроме того, психиатр сказал, что мы не должны… давить на него. Заставлять его заниматься тем, чем он не хочет заниматься, видеть то, чего он не хочет видеть. Я не могу оставить его, не могу.
— И сколько еще ты не сможешь его оставить?
— Н-ну… пока ему не станет лучше.
— И сколько, на твой взгляд, для этого может понадобиться времени?
— Не знаю… Возможно, еще несколько месяцев.
— Но это ведь уже длится столько месяцев! И может продолжаться еще годы. Я что, так и буду сидеть один в Нью-Йорке и неизвестно сколько дожидаться тебя?! По-моему, это не самая радостная перспектива, Георгина. Я ведь могу и не выдержать.
— Что ты хочешь сказать?
— Что я могу передумать. Могу сделать вывод, что ты любишь меня недостаточно сильно, для того чтобы выходить за меня замуж.
Могу решить, что меня не совсем устраивает быть для тебя только вторым после твоего отца. Ты же должна все это понимать, Георгина.
Георгина смело посмотрела ему в глаза. В глубине души ей стало очень страшно, но она не собиралась уступать, не желала дать себя запугать.
— Извини, Кендрик, но я должна делать то, что должна. Я не могу его оставить. Только не сейчас. Я ему нужна.
— Ты нужна мне.
— Ему я нужна больше.
— Ну что ж, в таком случае, — проговорил Кендрик, — думаю, мне можно прямо возвращаться в Нью-Йорк. Очень жаль, но никакого иного выхода я не вижу. Передай мне, пожалуйста, вон тот халат, Георгина, и, может быть, ты бы могла узнать, в котором часу есть сегодня рейс.
Георгина подала ему халат. Она молча смотрела, как Кендрик запахнулся в него, потом потянулся за одеждой; лицо у него было грустно-безучастное.
— Ты это что, серьезно? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Абсолютно серьезно. — Он пристально посмотрел на нее, во взгляде его сквозила почти неприязнь. — Я тебя очень люблю, Георгина, просто ужасно люблю, у меня не было ни минуты, чтобы я о тебе не думал. Но любовь нужно постоянно поддерживать, лелеять. Она не сохранится, если ее не подпитывать, не заботиться о ней. А моя любовь к тебе помирает голодной смертью. И помрет, если ты ничего не сделаешь. В последний раз спрашиваю тебя, Георгина, ты поедешь со мной? Мы могли бы быть так счастливы вместе.
