— Ты привез ее из Кордовы? — спросила Аспасия немного погодя.
Исмаил поднял голову.
— Она арабской породы, — сказал он. — Да, я привез ее из Кордовы.
Ей показалось, что он произнес это слово без особой горечи; но она не видела выражения его лица: он снова склонился над копытом.
Она погладила шею лошади. Это было удивительно приятно, будто трогаешь шелк. Мул, которого ей подарил Гофрид, любил, когда ему почесывали шею, но его шерсть была гораздо грубее. Аспасия пригладила длинную гриву и машинально стала заплетать косичку.
— Мне казалось, что на таких лошадях ездят только коронованные особы, — сказала она. — В Константинополе даже в императорских конюшнях такие красавицы были редкостью. Их седлали только для императора и его любимцев.
— Я получил ее как вознаграждение за услугу, — проговорил он.
— Наверное, это была большая услуга.
— Я спас жизнь ребенка, — он опустил последнее копыто и стал расчесывать хвост.
— И ты вез ее так далеко?
— Я был наслышан, — ответил он, — о франкских лошадях.
Аспасии не надо было быть знатоком лошадей, чтобы оценить красоту и гордую стать этой лошади. По его пренебрежительной усмешке она догадалась, что все местные лошади, на его взгляд, неказисты.
Он собрался причесать гриву и увидел несколько заплетенных ею косичек. Она испугалась, что он сейчас нахмурится, но он только приподнял брони.
— Моя сестренка тоже так делала, — сказал он задумчиво, — она даже вплетала в них розы. Когда я выговаривал ей, она только смеялась. Зулейха понимает, говорила она, что это красиво, смотри, как она рада.
— У тебя есть сестра? — спросила Аспасия.
— Три. Эта была Мариам. Другие две уже вышли замуж, а она была младшая и еще жила дома. Она должна была выйти замуж за одного юношу, я знал его. Готовилась свадьба.
— И она вышла замуж?
Он погладил одну из косичек на гриве. В его глазах нельзя было прочесть ничего.
— Нет. У ее жениха оказались более важные дела. Потом нашелся другой, тоже подходящий, хотя и немолодой. Мне передавали, что она счастлива. У нее теперь два сына.
— Женщине для счастья нужно совсем немного, — сказала Аспасия. — Уважение мужа, мир в семье. Дети, которых она может любить.
Ее голос, кажется, не дрогнул. Но его рука, как будто сама собой, ласково коснулась ее щеки.
— Герберт рассказывал мне, — проговорил он.
— Черт бы побрал этого Герберта!
Улыбка мелькнула на его лице, и рука дернулась прочь. Но она перехватила эту красивую руку с длинными тонкими пальцами и сжала ее. Его рука ответила пожатием.
