— Герберт сказал мне, — проговорила Аспасия, — что у тебя есть жена. А дети?
— Один сын, — ответил он. — И жена одна.
— Он сказал, что для тебя это не важно. Что ты можешь иметь четырех жен и сколько угодно наложниц.
— Он сказал, что это важно тебе. Что у византийцев считаются даже мертвые супруги.
— Запрещается больше трех браков, — сказала она. — И одновременно может быть только один супруг.
— Может быть, это хорошо, — сказал он. — Но как же разобраться с этим в день Страшного Суда?
— Не могу себе и представить. Большая путаница, — она смотрела на их сплетенные руки. — Я ужасная грешница. Я желаю неверного. Я хочу неверного, у которого есть жена и сын.
Его пальцы сжали ее руку крепче. Не смея поднять глаза и не в силах остановиться, она продолжала:
— Я не развратница. Я никогда не была развратницей. Я была примерной дочерью и примерной женой. Я была целомудренной, как подобает женщине моего происхождения. Я не поднимала глаз на чужих мужчин. Зачем? Я любила своего мужа. Его убили, ребенок умер, у меня ничего не осталось. То, что происходит со мной… Наверное, это происки дьявола. Он нашел опустевшее сердце и проник в него, чтобы себе на потеху раздувать в нем страсть к самому запретному для меня мужчине.
— Если это дьявол, — сказал он, — тогда у него есть жена, и она устроила свой дом в моем сердце. Хотя я предпочел бы назвать это любовью.
— Наши священники сказали бы, что такая любовь — коварный враг человека.
— Я знаю среди ваших священников прекрасных людей. Но некоторые, — ответил он, — просто отвратительны.
— Мой дьявол искушает меня согласиться с тобой. — Она чувствовала под своими пальцами нежную кожу его запястья. — Не иначе как он мешает мне видеть, что я совершаю смертный грех.
— То, что между нами, — не грех.
Его голос звучал уверенно. Она, наконец, решилась поднять на него глаза. Его взгляд был темней, чем обычно.
Она забыла обо всем. Она отпустила его руку, обхватила его шею и поцеловала.
Он не отшатнулся. Это она потом отступила, а он ее удержал.
Первый поцелуй был кратким, как вопрос. Второй длительным и страстным. Он не был неопытным мальчиком, он понимал вкус поцелуя.
Мальчик или поэт непременно напоследок перешли бы к каким-нибудь страстным признаниям. Исмаил только легко коснулся ее щеки, прочертив пальцем на ней завиток. Это было так просто и так нежно, что она чуть не расплакалась. А он опять вернулся к своей лошади.
