— Нет, вы только посмотрите на нее, на эту принцессу: вчера ей нравился блондин, а сегодня, видите ли, блондинов она уже терпеть не может, сегодня ей подавай, наоборот, брюнета. А завтра кого? Рыжего? В полоску? Или коричневого в клеточку?
Остальные девчата тоже начали поглядывать на Настю осуждающе, и Настя это почувствовала и, чтобы не дать им сорваться, ответила миролюбиво:
— Не надо ссориться, девчата, это ни к чему не приведет, ссоры еще никому не украшали жизнь. Поступайте как хотите, а только я своего решения менять не буду. Не обижайтесь, но я, правда, иначе не могу, честное слово…
К удивлению Насти, девчата выслушали ее на этот раз вроде с пониманием, а потом, бестолково потоптавшись, тихо, очень даже тихо, разошлись по своим углам, а потом и вообще из землянки — время было завтракать, а за опоздание в строй — в столовую девчат на аэродроме водили только строем — могло нагореть: их мать-начальница, сержант Глафира Шерстобитова, следила за этим строго.
И Настя осталась в землянке одна — она сегодня была дневальной и позавтракать могла после, «по расходу». Устало опустившись на койку, она долго сидела неподвижно, уставившись незрячим взглядом на дверь, за которой скрылись девчата, и ни о чем не думала. Потом вдруг, решительно тряхнув головой, быстренько засучила рукава, вооружилась веником с тряпкой и начала с таким проворством и неистовостью все тут по порядку чистить, мыть, скоблить и вытирать, что землянку вскоре стало не узнать. А когда делать снова стало нечего, опять безвольно, словно этот порыв надорвал ей силы, опустилась на койку и сидела будто окаменелая до тех пор, пока где-то поблизости от землянки не раздался крик «летят» и не послышался рев возвращающихся с боевого задания бомбардировщиков.
Вот как бы, наверное, все это было. Во всяком случае, могло быть.
… Когда последний самолет коснулся колесами земли, зарулил на стоянку и над аэродромом снова нависла тишина, волнение девчат, высыпавших встречать полк, достигло предела. Рев моторов как-то еще подбадривал их, глушил тревогу, а тут вдруг — почти полная тишина, и они, точно лишившись единственной в этом случае поддержки, уже не знали куда себя деть. А оттого что не знали, начинали то искать что-то в карманах гимнастерок, то бледнели, то, наоборот, вспыхивали и принимались, как бы невзначай и уже не таясь друг от дружки, прихорашиваться, пуская по кругу осколок зеркала, который захватила с собой предусмотрительная Вероника, то опять, как бы устыдившись своего волнения, напускали на себя самый бесшабашный вид, будто им все теперь было трын-трава.
