Хуже нет, когда мама дома! То ли дело зимой. По целым дням и мама и татусь в школе, уходят, он еще спит, возвращаются затемно, он уже спит. А с бабушкой совсем другая жизнь. Она все по хозяйству, то возле печи, то корове корм задает, то кур обихаживает, прибежишь, дух не переведешь, хекаешь, как загнанная собака: «Бабушка, обедать!» Сразу тебе подает, все понимает, ребята вон под окнами стоят, ждут, не считает, сколько ложек съел, поел себе, шапку на голову, пальто на плечи и — гайда, хоть до самого вечера. А теперь лето. Школьников на каникулы отпустили. Вот мама его и воспитывает. Нагоняет утраченное.
Во второй раз Алеша плюнуть поопасался. Лежал на кровати и горевал по утраченным вольностям. Хотя бы на конференцию поехала. Бывают же у них учительские конференции? В район поедут. Подарки привезут.
Алеша мечтал о новеньких блестящих калошах. Он прямо видел себя: выходит на улицу в сапогах, на них глянцевито-черные калоши, руки независимо в карманах пальто, он идет на угол, там обычно по субботним и воскресным дням собираются парубки и дивчата, холодный, мартовский ветер рябит воду в лужах, а он идет себе в калошах, воротник пальто поднят, парубок, да и только, и он казался себе большим, взрослым, и видит Нюру Голуб, она прыгает с девчонками на сухом месте, поближе к каменному своему дому, он отзывает ее в сторону, ведет за угол и решительно говорит: «Я тебя люблю». Поворачивается и идет себе домой. А она пусть думает что хочет.
И сладкое до дрожи чувство пробирает его. Но так было только в мечтах.
Ему очень нравилась Нюра. Кругленькое лицо в веснушках, темные внимательные глаза. Очень скромная, очень тихая девочка. Задумчивая даже. Хлопцы играют «в козла», разгонятся, прыжок, упор в согнутую спину — и перелетают через тебя, девочки — в «классики», в вечерних тихих сумерках шум, гам, как от птичьей стаи перед отлетом, первые звезды загораются, а она станет себе в сторону и смотрит вдоль улицы, в одной хате вспыхнет красноватый огонек и подальше в другой — зажгли лампу. И Алеша как только глянет на Нюру, так и ему сразу расхочется играть. Отойдет себе в сторонку и тоже смотрит на редкие огоньки, на дальнюю гору…
Сегодня он отгонял корову в череду, Нюра тоже гнала свою, помахивая хворостиной. От толоки — выгона пошли вместе. Шли себе и молчали. Солнце торопливо выскочило, как будто оно опаздывало, из-за большой могилы — запорожского кургана, видного издалека в степи, круто покарабкалось по небу, сизоватые росинки задымились на тонких травяных стебельках. Начала прогреваться пыль, после ночи влажная, холодная, в хмурых складках.
