– Говорю же вам…
– Ерунда!
– Ни одно цивилизованное общество…
– Ерунда!
– О чём спорят? – спросила Марья Ивановна Степана Фёдоровича.
– О вчерашнем… о Шумейко… Законно или незаконно… Пройдите в кабинет, – прибавил он тем же тоном, пользуясь шумом, – и подождите там… Я хочу с вами хоть минуту побыть… Метафизики! Действительность – увы! – не рассуждает. Пожалуйста.
«Огневая девчонка», – аппетитно подумал Кромский, глядя вслед за уходившею Марьею Ивановною.
Спор между тем на минуту упал. Тараканову дали, наконец, говорить. Он запищал, плавно помахивая худенькой ручкой. Но недолго продолжалось его торжество. Сергеев стал прерывать его всё чаще и чаще, и образовался дуэт. Сергеев кричал, что Шумейко был его другом ещё на школьной скамье. Кто смеет порицать Дмитрия Шумейко? Кто порицает Дмитрия Шумейко, тот порицает принцип, которому служил этот человек – служил почище всякого радикального чиновника особых поручений (намёк на Тараканова). При слове «принцип» закипятился Поленов. Надо разобрать, какой принцип! Тогда снова все загалдели, и так громко, что играющие гневно глянули в сторону спорщиков и пожали плечами.
«Скандал!» – подумал Кромский, и удалился к преддиванному столу, медленно и серьёзно пуская дым изо рта.
IV
Степан Фёдорович чрез несколько минут торопливо вошёл.
– Господа! Господа! Пожалуйста, оставьте! Прошу вас… Не развивайте…
Он отвёл Поленова в сторону и посадил возле Кромского.
– Александр Семеныч, плюньте на них, – шепнул он. – Такое ли теперь время!
Поленов не мог сразу успокоиться и сильно желал завязать разговор с Кромским. Но товарищ прокурора молчал и всё курил.
– Не развивайте этой темы! Ради Бога! – молил Степан Фёдорович, обращаясь к Тараканову. – Илюша, пожалуйста, воздержись… Господа, а господа! Сейчас закусывать будем. Дикая коза есть. Господа!
Он сильною рукою взял Тараканова за талию и повёл к дивану.
Спор прекратился. Все помолчали, и скоро пошли разговоры на иные темы. Многими было высказано, что Степан Фёдорович прав, восставая против обсуждения некоторых вопросов. Действительно, легко нажить беду. К тому же, прошлое Степана Фёдоровича у всех на памяти. Ему теперь нужно вести себя осторожно. Кто-то упомянул об актрисе Мотиной. Кромский оживился.
– Да, да, – сказал он. – Сокровище, а не женщина! Икры – во!
Он показал руками, какие у неё икры.
– Скажи, пожалуйста, Степан Фёдорович, – продолжал он, – после ужина… на сцене… а?.. Да? Ой, Степан Фёдорович!
