Кремнев встал с легкой болью в голове. Это был человек атлетического сложения, с огромной черной бородой, волнисто сбегающей на грудь. Боль в голове заставила его подумать, что он давно не был на охоте. Он приказал кучеру запрячь лошадь и, увидев жену с заспанным лицом, вышедшую из детской, проговорил:
— Хочу рассеяться. Кровь, должно быть, застоялась.
Жена посмотрела на мужа равнодушным взглядом.
— Поезжай, — сказала она. — Ночью сгорело чье-то сено. Ты бы, Сергей Иванович, посмотрел, не…
— Нет, не наше, — прервал жену Сергей Иванович. — Это стоги отца Митрофана. Наше сено с другой стороны. А впрочем… Семен! — крикнул он — Так ты говоришь, что поповское сено сгорело?
— Поповское. А то чье же? — ответил кучер с козел по направлению к открытому окну в доме, где беседовал с женою Сергей Иванович.
— Вот видишь! — с улыбкой произнес Сергей Иванович и надел на свою большую стриженую голову маленький кожаный, сильно потертый картузик. Через плечо он повесил нитяную сумку, взял двустволку с зеленою истрепавшеюся перевязью и, тяжело поскрипывая охотничьими сапогами, вышел на крыльцо и сел в свою бричку.
— Цитра, ici!
Сеттер, весь дрожа своим благородным телом, с радостным лаем вскочил в бричку и поместился у ног хозяина, волнуясь и тыкая холодным носом в руку Сергея Ивановича,
— Куш, дура! Лида, а Лида! — закричал Сергей Иванович жене, которая выбежала на крыльцо в ночной кофте и коротенькой красной юбке, плотно облегавшей круглое тело. — Послушай, Лида, придут от Хаима за маслом, так ты не продавай дешевле 30 копеек. Теперь масло стало дороже. А яйца, — крикнул он, когда лошадь тронула экипаж и пошла к раскрытым настежь воротам, — совсем не продавай! Яйца станут скоро дороже… Стой, Семен, придержи лошадь! Лида! Придут из управы за ассигновкой, так скажи, чтобы подождали. Общественных денег я никому не могу доверить. А картофель пошли Плюхаревым. Они просили мешочек нашего картофеля. Мы с ними потом, сочтемся. Пошел! Стой! Ваньке больше трех копеек в школу на завтрак не отпускай! Ты его балуешь!
Что-то еще хотел сказать распорядительный и хозяйственный Сергей Иванович, но лошадь выехала, наконец, из ворот, потому что ей не стоялось, да и Семену надоело слушать крик барина. Сергей Иванович махнул рукой, поплотнее уселся в бричке, завернулся в полотняную накидку, походившую и на плащ, и на халат, и скоро очутился за чертой уездного города, где протекла его сорокалетняя жизнь, где он добился и независимого состояния, и видного положения — он был председателем земской управы — и где ему суждено будет сложить на старинном мирном кладбище свои кости. Конечно, это случится еще нескоро — Сергей Иванович проживет еще лет сорок. Он по крайней мере был в этом уверен.
