— Не все же русские так… чтобы вино да зурначей, — точно оправдываясь, сказал Гончаренко.
— Уйдите, русские… Просим, уйдите, — не слушая его, продолжал Айрапет. — Палачи вы наши.
— Да, бедно живут. Верно, притесняют.
— Вот говоришь ты, говоришь… бедный армянский народ… А русские не уходят. Не уходят и новых шлют к нам. И все на шею, на шею народу армянскому.
— Да что? Мы уйдем, турки придут. Не лучше русских. Что тогда?
— Турки… Турки… — Лицо Шахбазова исказилось. — Турки не придут, не пустим турок. Весь народ, как один, станет. От Зангезура до Карабаха все станем. Я на костылях пойду сражаться… Пойду бить турок… Вы только уйдите. «Мэр айреник тшвар антер», — снова запел Шахбазов.
— Ногу совсем, что ли, повредило? — спросил Гончаренко.
— Да, совсем… совсем без ног я.
— По чистой, стало быть.
— Да, по чистой… Освободили… Говорят, плохой теперь солдат. Солдат плохой. А зачем жизнь отняли?.. На что я нужен:? Кому я нужен? О, я бедный калека!
— Ты разве здешний?
— Да… Мать и отец жили… жили здесь. Деды жили тоже… братья здесь живут. Плохо живут, ай-яй, как плохо… А от меня помощь плохая, какая помощь… Никто внимания не обращает на калеку.
Они расстались. Гончаренко, расстроенный и хмурый пошел своей дорогой, а Шахбазов остался сидеть на скамье, опустив на грудь голову, покрытую потрепанной солдатской шапкой, и напевал:
Солнце уже склонялось к западу, бросая косые красные лучи на город. С гор подул свежий, порывистый ветер, отрывая от земли напитанной зноем горячий воздух.
По переулку, у центра города, не спеша шел высокий, стройный солдат. На пути он внимательно присматривался к фасадам построек. Его лицо, загорелое, темноглазое, казалось сосредоточенным.
Возле одноэтажного каменного дома он остановился, сам себе утвердительно кивнул головой и вполголоса сказал:
— Наконец, нашел… Здесь.
У раскрытых дверей дома, на стене, была прибита деревянная дощечка с надписью: «Российская социал-демократическая рабочая партия большевиков». Солдат, откинув на затылок картуз и отбросив светлые пряди, надвинувшиеся на глаза, смело вошел в дом.
В комнате, переполненной двигающимися фигурами солдат, стояли два стола. За столами сидели солдаты, что-то писали, споря друг с другом. Суетящиеся люди, в серых шинелях, закопченных, рваных пиджаках и рубашках, то появлялись из внутренних дверей квартиры, сновали между толпой таких же торопливых фигур, то вдруг молниеносно исчезали неизвестно куда.
